Интриган. Новый Петербург
Шрифт:
Но как это сделать, когда все расклады против нас?
– Адмирал! – крикнул старпом. – «Разящий» вышел на связь! Прибудет в наш квадрат через полчаса! Если прикажете, я вызову всю нашу флотилию!
– Прикажите «Разящему» бросить якорь и ждать дальнейших указаний, – проворчал Генрих.
– Вы что-то решили?
– Что тут можно решить? – старик вытащил саблю и с прищуром посмотрел на понурого тощего паренька на подлодке. – Меня всегда учили, что смерть лучше бесчестья. Даже если на кону жизнь единственного
– Значит…
– Значит, я не достоин своих предков, – каленая сталь звякнула о палубу. – Ведь сын для меня дороже позора. Я сдаюсь, Гектор. Прости.
Мысли судорожно завертелись в голове, и наученный горьким опытом разум выхватил из водоворота самое полезное и выстроил в логическую цепочку. Да уж, авантюра та еще, но какой разведчик не любит рисковать?
– Подождите. Надо все тщательно обдумать.
Мы вернулись на мостик и обговорили сдачу с глазу на глаз. После чего по личному приказу синий флаг на радиомачте заменили белым.
Генрих подошел к фальшборту и крикнул:
– Я сдаюсь! Но Гектор отправится со мной и заберет Альберта. Так я буду уверен, что ты не похитишь нас обоих.
– Хорошо. Но больше никого.
Мы сели в спасательную шлюпку, и матросы налегли на лебедку.
Едва днище коснулось воды, я вставил весла в уключины и погреб к субмарине.
Мог бы применить магию, но не стал лишний раз раздражать и без того напряженных янки.
А так сидел к ним спиной, руки заняты, зрение ограничено – никакой, в общем, угрозы.
Зато сам хребтом и затылком ощущал покалывание, а в душу вкрадывалось беспокойство.
Оглянувшись, заметил, что гаубица внимательно наблюдает за нашим приближением, не сводя со шлюпки разукрашенного ствола.
Адмирал корректировал курс покачиванием пальца. А в остальном недвижимо стоял на корме, сунув руки под мышки и неотрывно смотря на злейшего врага.
– Там, на корабле, – неожиданно произнес Кросс-Ландау, – я думал, что справлюсь. Но чем ближе звезды и полосы, тем тяжелее груз на сердце. Боюсь, иного выхода все же нет. Простите.
– Ген…
Спутник выхватил кортик и вогнал себе в грудь по самую рукоять.
– Папа! – легкий бриз пронзил отчаянный вопль, после чего грянул гром, от которого содрогнулась океанская гладь.
Гаубица изрыгнула сноп огня, а за ним – ослепительный огненный шар.
К счастью, Нимиц успел отвести орудие в сторону, и взрыв грянул в дюжине метрах левее.
И все равно нас залило брызгами, а лодка чуть не опрокинулась, подпрыгнув на волне, как щепка.
– Генрих!
Я подскочил к адмиралу, но как-либо помочь не сумел. Да и никто бы не сумел – разве что только Бог. Острие пронзило сердце, и посреди белоснежного кителя расползалось багровое пятно.
– Не двигаться! – с сильным акцентом крикнул американский матрос.
– Я не знал! –
– На колени! – рявкнул Нимиц. – Руки за голову!
Я подчинился – благо и так уже стоял на коленях.
Субмарина подплыла к нам вплотную, и один из янки зацепил шлюпку кошкой.
Честер меж тем сверлил меня таким взглядом, будто хотел прожечь насквозь.
И он бы наверняка это сделал – силы имелись, но честь офицера не позволила свершить самосуд.
И все же несмотря на трагедию, в душе я порадовался, видя, как врага трясло от злости.
Еще бы – столь крупная рыбка сорвалась в шаге от берега.
– Старый лис… – процедил командир, глядя на бездыханное тело. – Снова ушел… Ну хотя бы в этот раз – навсегда.
– И что теперь? – спросил, взглянув на янки снизу вверх и сощурившись от бьющего в лицо солнца. – Я никакие корабли не топил. И тот мальчишка – тоже.
Матросы в нерешительности замерли у края корпуса. Альберт стоял рядом и безостановочно ревел, бормоча сквозь слезы:
– Папа… папочка… Если бы я не убежал тогда… Если бы не я…
Нимиц медлил, разрываясь между жаждой мести и попыткой сохранить лицо – точнее то, что от него осталось.
Все-таки мы не военные преступники – и даже не участники Континентальной войны.
А самосуд над гражданскими навсегда запятнает мундир – пусть даже он от ворота до полы в пятнах пота, крови и мазута.
– Тело – на борт, – наконец распорядился Честер. – А вы – проваливайте.
Янки прыгнули в шлюпку и взяли адмирала за руки и ноги – как безродного пьяницу, замерзшего в канаве.
Но не успели вернуться, как Альберт бухнулся ниц перед мертвым родителем и попытался обнять.
Янки же схватил беднягу за шиворот и толкнул в лодку.
Я поймал наследника, усадил на корму и выпрямился, с ненавистью посмотрев на Нимица.
После чего вытянулся и приставил ладонь к виску.
То же самое сделали и выстроившиеся вдоль борта канонерки моряки.
Честер же затрясся еще сильнее, с трудом сдерживая закипающую ярость.
И решил отыграться не на нас, а на трупе, который уже ничем не сможет ответить.
– Сбросьте крысу в люк. И отчаливаем. Извините, господа, но прощального залпа не будет.
Я молчал, провожая в последний путь непростого, но достойного человека, жалея лишь о том, что не познакомился с ним раньше.
– Папа… – Альберт уронил лицо в ладони и беззвучно зарыдал. – Прости…
Вот уж действительно – не лидер. Но ничего – Рита научит уму-разуму. Она сильная, справится за двоих, а наша семья поможет, чем сможет.
Когда мы поднялись на палубу, субмарина все еще оставалась на плаву. Нимиц страстно желал отпустить напоследок какую-нибудь колкость – так сильно задели его самолюбие.