Интрижка

Эшли Кристен

Он взял меня за руку и, открыв дверь, завел нас в сарай. В расстегнутых джинсах таща меня за собой.

Затем поделился со мной интимным моментом, выбросив использованный презерватив в мусорное ведро.

В этом моменте было нечто значимое, нечто могущественное. Сдвиг в наших отношениях, когда завеса опущена, и речь больше не идет о том, чтобы хранить важные секреты, пока вы не убедитесь, что ими можно безопасно делиться, или просто узнать друг друга немного лучше.

Речь идет о том, чтобы вписаться в жизнь друг друга.

Он поправил джинсы и ремень, затем оглядел сарай.

— Иисусе, — пробормотал

он.

Я проследила за его взглядом.

Упряжь крепилась на двух противоположных стенах таким образом, чтобы все выглядело не только организованно и упорядочено, но и привлекательно. На узком пространстве под ними был расстелен чистый овальный плетеный коврик. В двух задних углах, по диагонали, располагались два кресла. Выцветшее ситцевое, которое я приобрела на дворовой распродаже за два доллара. И потрясающее клубное кресло из кожи и красного дерева, которое я купила на аукционе недвижимости за двадцать пять долларов. Жестяной светильник, ветхий и потрясающий, являл собой предмет антиквариата, и стоил мне пятьдесят долларов в антикварном магазине, а также вечер «маргариты» плюс мой гуакамоле для подруги электрика, чтобы его перемонтировать.

На задней стене висели четыре фотографии, по две с каждой стороны большого окна, и я заплатила небольшое состояние, чтобы оформить их в одинаковые рамки.

Они заключали в себя матовые снимки, сделанные на дешевый одноразовый фотоаппарат, купленный в аптеке, с того дня, когда мама водила нас с Адди в государственный парк, где мы катались на лошадях. На одной фотографии мама с Адди. На другой — я с мамой. И на двух — мы втроем стояли перед лошадью, улыбались, дурачились и выглядели счастливыми.

— Так и думал, что сарай у тебя будет лучше, чем гостиная у большинства людей, — пробормотал Джонни.

Я перевела взгляд с комнаты на него.

— Джонни.

Он посмотрел на меня и твердо сказал:

— Ладно, — затем схватил меня за руку и потащил к кожаному клубному креслу.

Он сел в него.

Потом усадил меня, то есть усадил к себе на колени.

— Догнал ее и своего пса, — начал он без предисловий.

Я сидела у него на коленях и, не уверенная, хочу ли это слышать… не уверенная ни в чем… слушала.

— Так как я хотел вернуть свою собаку, то сказал Шандре, что нам нужно найти уединенное место для разговора. Она хотела поехать на мельницу. Я согласился, потому что так смог бы впустить Рейнджера в его новый дом, когда мы закончим, и не хотел тянуть кота за хвост, споря по поводу места, где мы будем вести разговор. Она последовала за мной на своей машине. По дороге туда я позвонил тебе. — Выражение его лица стало раздраженным. — Ты не ответила.

— Эм… — пробормотала я.

— Излишне говорить, что, приехав на место и сказав ей, что хочу вернуть свою собаку, все прошло не очень хорошо. Я сказал ей, что нас не вернуть, что сделано, то сделано, но, видимо, она не поняла. Я сказал, что хочу, чтобы она вернула Рейнджера, и это она поняла. Она расстроилась, и я не мог просто сказать ей уйти, но оставить мне собаку. Я нашел время позвонить и написать тебе, когда она была расстроена. Но опять же, ты не ответила.

— Ох…

— Все ухудшилось, потому что она не могла не заметить, как я пытался до тебя дозвониться и отправлял сообщения, поэтому ей захотелось узнать о тебе, и, поскольку я не дал ей шанса,

она сделала поспешные выводы о том, что Брукс — наш ребенок. Заверение ее в обратном и объяснение того, кто мы с тобой друг для друга, тоже прошло не очень хорошо. Когда выяснилось, что мы знакомы всего пару недель, а она позвонила сразу после того, как мы встретились, все пошло еще хуже, она спрашивала, что, если бы она позвонила раньше. И опять же, все прошло не очень хорошо, когда я сказал, что, никаких «что, если» мы обсуждать не будем, так как я нашел кое-кого, у нас глубокая связь, мы оба намерены исследовать это, и я полностью к этому готов.

Я уставилась на него, больше не чувствуя неуверенности в том, что просто слушаю.

Я внимательно вслушивался в каждое его слово.

Джонни продолжал говорить.

— На этом бы все закончилось, и я бы приехал к тебе, но тут вмешалась людская молва, так что к тому времени, когда Марго и Дэйв добрались до фестиваля, то, что произошло с нами тремя на пикнике на том покрывале, передавалось из уст в уста. Марго разозлилась, да и для Дэйва Шандра тоже не ходила в любимицах, поэтому они решили вернуться к своей машине, заявиться на мельницу и высказать Шандре несколько своих мыслей.

— О, боже, — прошептала я.

— Да, — согласился он. — Марго набросилась на нее, и в результате получился фарш. Она растерла ее в порошок. Я старался вести себя с ней как можно более прохладно, да и чего она ожидала в нашей ситуации. Так что Шандра уже получила от меня пару ласковых, а появление Марго полностью ее добило.

— Черт побери, — пробормотала я, начиная жалеть Шандру.

Я надеялась, что Марго никогда не представиться возможность сделать из меня фарш, потому что полагала, у нее к этому талант.

— Да, — снова согласился он. — Но Марго еще не закончила, потому что сделала поспешные выводы о том, почему мы с Шандрой на мельнице, и ей тоже нужно было сказать кое-что и мне. О Шандре и о тебе. Шандра, услышав от Марго о глубине ран, что она оставила на мне, вбила себе в голову, что, возможно, она единственная, кто сможет меня спасти, и, даже будучи в раздавленном состоянии, попыталась это сделать. Мы с Марго разубеждали ее в этом, учитывая твое появление в этой драме, и если бы она вмешалась, то нанесла бы еще больший вред. Не выдержав, Шандра, убежала, и я провел остаток дня и большую часть вечера, разыскивая ее, чтобы убедиться, что в ее состоянии она не врезалась в дерево, попеременно пытаясь дозвониться до тебя. Когда я ее нашел, благополучно доставил к родителям и оставил там, уже было поздно, поэтому с тобой решил разобраться утром. Ты привела нас к тому, чтобы исправить проблему так, как мы ее исправили, на что, sp"atzchen, я не жалуюсь, так как то, что мы сделали у той стены, было чертовски жарко. И вот мы здесь.

Здесь мы и были.

Все, что говорил Джонни казалось очень определенным, просветляющим и, если я позволю этому быть, обнадеживающим.

Но даже думай я так, я понятия не имела, каковы наши отношения.

— Кто мы теперь? — спросила я.

Его брови сошлись вместе, и снова превратились из мужественных и привлекательных в совершенно зловещие.

Джонни оглядел сарай, повернулся ко мне, обхватил обеими руками и крепко сжал, сильно встряхнув, и спросил:

— Как думаешь, кто мы, черт возьми, теперь?