Интрижка
Шрифт:
Я выгнула шею и оседлала их.
— Бл*ть, — пробормотал он, и я почувствовала, как его другая рука развязывает пижамные штаны, спуская их вниз, а затем его твердый член прижался ко мне и его руке.
Он вынул пальцы.
Я переместилась повыше.
Он оттянул ткань моих трусиков в сторону и направил головку в меня.
Я опустилась.
Джонни с шипением выдохнул.
Опустившись до основания, я глубоко вобрала его в себя.
Наполненная Джонни, я посмотрела на него сверху из-под полуопущенных
— Наслаждайся шоу, милый.
Потом я задвигалась.
Джонни держал меня за бедра и делал, как велено, только толкался в меня, когда я насаживалась на него. Он даже не дотронулся до клитора, но ему и не нужно было, так как я взяла это на себя, когда объезжала его член, а Джонни наблюдал.
Когда я кончила, то выгнулась дугой и захныкала от оргазма сквозь сомкнутые губы.
Когда он кончил, его приглушенный стон пробился сквозь стиснутые зубы.
Я рухнула на него, и он тут же крепко обхватил меня.
Прошло некоторое время, прежде чем я смогла сказать:
— Пойду приведу себя в порядок.
Объятия стали крепче.
— Не двигайся, бл*ть.
Я осталась на месте и пошевелилась только тогда, когда много мгновений спустя он перекатился на бок, прижимая меня к себе, потянулся и выключил свет.
Он держал меня насаженной на него в темноте, становясь мягким. И он держал меня насаженной на него, пока его сперма стекала по нему.
— Джонни…
— Засыпай, sp"atzchen.
— Ты можешь так спать?
— А ты? — спросил он в ответ.
— Да, — сказала я ему правду.
— Тогда, да.
Я расслабилась рядом с ним.
Я почувствовала, как нечто ударилось о кровать, и, вглядевшись в темноту, увидела, как это нечто превратилось в пушистую тень, свернувшуюся калачиком на руке Джонни.
— Джилл, — пробормотала я. — Она привыкла к твоему запаху, поэтому становится дружелюбной.
— Она привыкнет еще больше.
Спасибо тебе, Боже.
Я улыбнулась ему в шею.
Джилл замурлыкала.
Джонни обнял меня.
Я заснула.
***
Джонни
Вычистив стойла субботним утром, сняв рабочие перчатки и засунув их в задний карман джинсов, Джонни подошел к маленькой раковине в переднем углу сарая, который видел, когда избавлялся от презерватива, после того, как взял Из в конюшне.
Вымыв руки, он повернулся к двери, и его взгляд упал на четыре фотографии на задней стене, которые он заметил, когда был здесь в последний раз, но у него не было времени хорошенько их рассмотреть.
Он двинулся в ту сторону и уставился на две фотографии справа от окна.
Стоя там, он впервые увидел маму Иззи.
И ее образ потряс его до глубины души.
Если бы он не знал их историю, то по ее лицу, позе, яркой улыбке, направленной в камеру, на верхней фотографии, где она запрокинула голову, выгнулась дугой
Позади них стояла великолепная гнедая лошадь.
Они выглядели так, как и говорила Иззи.
Счастливыми.
Не так, как люди, которые выживали за счет казенного сыра.
На фотографии ниже все трое стояли в ряд: «не вижу зла» (маленькая Адди, прикрывающая ладошками глаза), «не слышу зла» (мама Иззи, прикрывающая ладошами уши) и «не говорю зла» (Из, прикрывающая ладошкой рот). У всех сияли широкие улыбки (у Иззи он видел ее по глазам). А позади стояла все та же лошадь.
Джонни подошел к двум другим фотографиям и на верхней увидел Адди с мамой, обе дурачились. На нижней — их втроем. Мама Иззи посередине обнимала дочек за плечи, а девочки обнимали маму за талию, все смотрели в камеру и смеялись.
Эту женщину не избивали.
Эта женщина не была сломлена.
Она произвела на свет двух драгоценных созданий и была именно там, где хотела быть, безумно счастливая.
Он уставился на ее смеющееся лицо и, даже не встречаясь с этой женщиной, понял, что она бросила того мужчину, чтобы спасти своих дочерей. Ушла от него, чтобы подарить своим девочкам вот такие моменты. Оставила его, чтобы показать им путь в их жизнях. И дело было не в вещах, а в том, чтобы заботиться о себе и о тех, кого ты любишь, даже если это означало пожертвовать всем. Показать, что тот, кого ты держишь в своих объятиях — это целый твой мир.
Никогда в жизни он не видел более красивой женщины.
Лишь присмотревшись внимательнее, Джонни увидел дешевые резиновые сандалии девочек. Надписи на их майках спереди стерлись от многочисленных стирок. Стрижки сделаны на дому, что, на самом деле, не имело значения, так как у обеих были густые, длинные, светло-рыжеватые локоны их мамы. Но все же ни у одной из них волосы не были подстрижены каскадом, как сейчас у Иззи. Просто срезаны прямо и все.
Он уставился на сандалии Иззи, и у него зачесались ладони, в горле начало гореть, живот свело.
Поэтому он заставил себя смотреть ей в лицо.
На ее улыбку.
Как она обнимала маму.
Фото были выцветшими, квадратными, маленькими, сделанными старым фотоаппаратом на устаревший тип пленки.
Но кадры были на высшем уровне.
Он отступил на десять шагов и оглядел комнату.
Ткань на цветастом кресле была выцветшей, изношенной.
Кожа другого кресла была потрепана, повсюду виднелись царапины, а спереди, под подлокотником, виднелся небольшой разрез.
Он посмотрел на потрясающий светильник в помещении с упряжью и этими креслами.