Инварианты Яна
Шрифт:
Глава 6. Когти листьев
– Жрать ему не давать, пока не поймёт, - пропел из тьмы голос индианки. Володя потянул туда руку, нащупал холодное, ребристое... Решётка? Всё вокруг заросло колючками, ногам холодно. Ночь, и в ночи светлый вырезан прямоугольник. В нём кто-то. Тёмный лик в золотом окладе, женщина, знакомый голос:
– Пока не поймёт, что он здесь лишний.
Нет, не Инна Гладких. Это Арина, узнал Володя. Обида скребнула когтями изнутри: 'Почему
– Он поймёт, - отца голос где-то сзади.
– Отправьте его. Нортона сюда, его туда. Так надо. Если мы определим необходимость, как обстоятельство, которое не обойти и не перепрыгнуть...
Володя повернулся на спину, не выпуская решётки, хотел сказать отцу, чтоб не говорил глупостей, но слова не получались, а отец всё говорил и говорил, хлопая ладонью по столу, припечатывал:
– Он пожил на Земле достаточно! (Хлоп!) Изгнание необходимо! (Хлоп!) На Марс необходимо и достаточно! (Хлоп!) Веление времени! (Хлоп!) Времени нет! (Хлоп! Хлоп!) Половина восьмого! (Хлоп! Хлоп! Хлоп!) Инспектор, проснитесь!
Голова побаливала, ныла шея, свет прямо в глаза, под рукой что-то холодное, стальное. Володя шевельнулся, щурясь на свет. Лежать мягко, ребристое - это не решётка, а батарея под окном. Сквозь гардины свет, утро. В дверь стучат.
– Инспектор, половина восьмого, проснитесь!
'Не отец, а Синявский'.
– Слышу!
– отозвался Володя, но с первого раза вышло невразумительное мычание, пришлось прокашляться и ещё раз, громче: 'Слышу, я сейчас!'
Дмитрий Станиславович прекратил барабанить в дверь, сказал что-то и ушёл. Слышно было, как он покашливает, спускаясь по лестнице.
'Я в Галилео, - напомнил себе инспектор.
– Похоже, просто заснул. Позвал Василевскую, начали говорить, и... Как я оказался в постели? Ведь сидели у журнального столика. Сонного меня перетащили, что ли? Раздели. Не помню. О чём-то важном Катя вчера... Но нужно встать'.
Умываясь и рассматривая в зеркале измятую, с мешками под глазами, недовольную свою физиономию, он припомнил, о чём накануне рассказала Катя.
***
Пришла она сразу вслед за тем, как состоялось кормление исчезающей кошки. Очень смущалась, краснела, снимала и надевала очки. Пришлось усадить её в кресло напротив, чтобы не бродила по комнате. Только после этого дело пошло на лад, Катенька перестала перебивать саму себя и восстановила истинную последовательность событий.
После обеда работала в библиотеке, но от жары думалось плохо, поэтому: 'Даже обрадовалась, когда явился надоедать Митя'.
Около трёх доктор побежал за полотенцем. 'Почему решила, что за полотенцем? Так ведь он звал на пляж, а полотенца при нём не было. Без полотенца сейчас холодно из воды вылазить, я даже и представить не могу, как это - бр-р!
– без полотенца. Потому он, наверное, и зашёл к себе, взял. И потом, когда он выскочил из лифта, дымя как паровоз, полотенце у него было, я хорошо видела. Он нёсся, конец полотенца вился на ветру, как полосатый флаг. Так Митя торопился, что не заметил возле вишни меня'.
Последнее обстоятельство возмутило чувствительную девушку, и повествование не сразу двинулось дальше, пришлось трижды выслушать: 'Нет, ты подумай, меня он не заметил!' - и убедить Катю, что если б на месте Синявского был сам инспектор, уж он-то уделил бы ей
Немного успокоившись, Катерина вспомнила, когда видела бегущего психофизика: 'Я как раз прошлась по тополёвой аллее, завернула на пятачок подышать, поглазеть на море, и вижу - катер. Нет, сначала я увидела самолё... беспилотник. Откуда он, думаю? А потом заметила катер. Неспроста это, подумала я, и вот тут-то и пронёсся мимо Митя. Мне кажется, он тоже увидел катер и понял... Что?'
Володя спросил, когда всё это случилось, и получил ответ: 'Не раньше половины пятого, потому что как раз в половину пятого мне наскучило слоняться по лестнице вверх-вниз, и я побрела к японскому пятачку. На часы глянула, удивилась, почему так солнце низко? Было половина пятого, и я подумала, а хорошо бы посидеть на японском пятачке часиков до пяти, если всё равно не работается, посмотреть, как склоняется солнце, как цепляется за маяк, прячется за гору... И я поднялась, и присела возле вишни, гладила кору, смотрела на море, слушала, ждала заката, но так и не дождалась, потому что часов в шесть...'
– Тут я, кажется, и задремал, - сказал своему зеркальному двойнику Володя.
Щёки его покраснели после обтирания и больше не казались чужими. Пора было браться за дело.
– Не приснились же мне эти её 'шесть часов'?!
– спросил он вслух.
– Я сам увидел 'шпиона' в семнадцать-двадцать, значит, если даже не в шесть, а в половине шестого Синявский выскочил из лифта, выходит, он мне лгал.
'Да, - продолжил Володя, прикрывая за собой дверь номера.
– Лгал мне, когда говорил, что в шестнадцать часов сорок минут вылез из воды, оделся и сразу ушёл с пляжа домой. Будь так, он наверняка бы застал Катю под тополями, и никак не мог пробегать, дымя как паровоз, мимо японского их пятачка в шесть часов вечера. Может, Катенька ошиблась или выдумала?.. Полотенце, она сказала, полосатое... Стоп!'
Володя остановился на лестнице, припомнив ещё одну деталь. Вернее, даже две. 'Похоже, врал именно доктор. Навешал мне. Всё враньё, от первого и до последнего слова'.
– Но об этом пока ни-ни, - сказал себе инспектор и поспешно двинулся дальше. На часах без двадцати восемь, медлить нельзя. 'Скоро проснётся Ян'.
В холле Галилео было пусто, пахло табачным дымом. На крыльце меж колонн слонялся доктор Синявский. Руки за спиной, трубка в зубах. Облачка дыма лениво выплывали во двор, там их подхватывал ветер. Снаружи солнечно, значит, сквозь стёкла веранды не должно быть видно, что происходит в полутёмном холле.
Володя метнулся к сейфу, подёргал ручку, - оказалось заперто, - выдвинул и задвинул ящик стола, ища ключ, - нет его здесь, - и затем, согнав с лица гримасу досады, - не получилось со шлемом, чёрт!
– вышел наружу.
– Вот и вы, - встрепенулся Дмитрий Станиславович.
– А я вас жду. Пф-ф! Пора нам с вами в бункер.
– А остальные?
– Полагаю, все уже там, - заверил доктор, и, руки за спиной, трубка вперёд, сошёл с террасы.
Володя нагнал его не без труда.
Хоть психофизик и был роста среднего, но шагал быстро, и действительно походил при этом на паровоз. Спешил по плитчатой захвоенной дорожке, вившейся меж сосен, гудел: 'В такое утро! Пф-ф! Лезть в подземелье, это, право слово, глу... Пф-ф!' Был он, по всему видать, доволен и совершенно спокоен.