Иные города
Шрифт:
— Что стряслось с тобой, дочка? — обеспокоенно спросил он, когда она надевала фартук. — Ты словно в другом месте пребываешь.
— Возможно, так оно и есть, — Настя задумчиво перебирала чашки. Как бы ей хотелось хоть кому-то рассказать, как тянет ее к графу, но она понимала, как по-детски это прозвучит. Как объяснить, что это вовсе не влюбленность, а тяга, словно они играют в перетягивание каната своими душами, и душа ее наполовину уже в его руках? Как описать, что яркое появление в ее жизни этого сумрачного незнакомца ослепило, а то, что он столько раз спасал, прикрывал, заботился о ней, лишь укрепляло эту привязанность. И хотя после возвращения из Иного города они больше не виделись,
Всего этого не обсудишь с мамой по телефону или с Пепе за чашечкой кофе, а придется распутывать со временем самой. Или же просто жить дальше. Ведь вряд ли они с графом увидятся до следующего бала.
— Знаешь, Настя, думаю тебе пора немного отвлечься, выбросить из головы все, что произошло. В конце концов, дело закрыто, надо уметь отдыхать, — Диего делал растяжку после бега, Настя старалась повторять за ним. Они стояли на пасео вдоль моря, мимо них шли туристы и проносились утренние бегуны. Воздух был по-зимнему холодным и соленым, море серым и грустным. До них долетали звуки волн.
— Сложно выбросить из головы не поддающиеся нормальному объяснению вещи, которые стали случаться со мной после знакомства с агентством.
— Я не уверен, что странные вещи в твоей жизни стали происходить именно после агентства, иначе мне сложно объяснить, почему за тобой следили и следят.
— До сих пор? — Настю передернуло.
— Да. Но теперь иначе. Иногда это люди, не твари.
— Полегчало.
— Не иронизируй. Лучше задумайся, почему они стали следить за тобой.
— Я подозреваю, что это произошло в мой первый день в Барселоне, — и Настя рассказала Диего о том, как ее пытался ограбить мальчишка в кафешке на Пасео де Грасия. Тогда она не поняла, что речь шла о призраке, ведь для нее он был реален. И частое сердцебиение и плохое самочувствие она тогда списала на расстройство от происшествия. Лишь после контакта с Исабель и художником, когда она чувствовала то же самое, только сильнее, вспомнила о том мальчишке. То, как на нее смотрели другие посетители кафе, теперь можно объяснить тем, что в их глазах она была городской сумасшедшей.
Диего внимательно слушал.
— Возможно, он и дальше промышляет мелким воровством, интересно было бы поймать его.
— Но будучи призраком, как он может брать вполне себе реальные вещи?
— Тема с призраками очень размыта, мало кто изучал их природу. Займешься как-нибудь докторской диссертацией на эту тему.
— Еще не хватало! С другой стороны, если подумать, Исабель брала мой платок, а художник вполне реально двигал мою руку. Возможно, и картину украли призраки? — внезапно оживилась Настя.
— Из галереи? Возможно, — Диего улыбнулся. — Такой ты мне нравишься больше: ты вся загорелась в предвкушении новых действий.
Настя засмеялась.
— Да, хватит грустить, давай попробуем отыскать этого воришку.
Джонни вернулся в Барселону вместе с остальными. Граф Виттури не освободил его от задания после того, как книга была уничтожена. Он пригласил его в свой кабинет ночью, после похода в Иной город и накануне возвращения агентов в Барселону. Все уже спали, в палаццо было тихо.
Джонни вошел вслед за лакеем.
— В доме непривычно людно, — сказал граф, словно извиняясь за то, что пригласил Джонни в кабинет, а не в гостиную. Лакей подал коньяк и виски на подносе, поклонился и вышел.
Некоторое время они молча смотрели на огонь. Джонни чувствовал, как напряжен, как каждая мышца его тела болит от ожидания. Граф обладал огромной властью над всеми ними, но не страх подчинял его, а глубокое уважение, священный трепет, которому была не одна тысяча лет, словно он, этот коленопреклонный восторг, наследовался в генах.
— Я еду в Барселону? — спросил Джонни, чтобы прекратить томительное молчание, прерываемое только треском дров в камине. Граф перевел на него взгляд темных глаз:
— Ты ведь этого хочешь?
Эта его способность вызывать на откровение, от которой собеседник радостно выворачивал всю душу, как карманы, открывая все в себе: и низкое, и высокое… бороться с ней, как пытаться устоять при цунами.
И Джонни начал говорить все подряд. Некоторые мысли, что озвучивал он сейчас, он даже не осознавал, они словно таились на краю сознания, чтобы вырваться на волю и удивить его самого:
— Я знаю, она была неравнодушна ко мне, смотрела преданно в глаза, смеялась и переводила на меня взгляд, она с первого мгновения очаровалась мной, как Вы и хотели. Но потом Вы сами отняли ее у меня. Зачем Нила лезла ко мне так открыто? Вы наслаждались тем, как Настя отдаляется от меня, не так ли? Я сам не знаю, почему так обижен на Вас. Вы то даете задание, которое я стремлюсь исполнить, то сами же делаете все, чтобы я провалился. Она теперь смотрит на Вас. Что теперь Вы хотите? Я охраняю ее, как могу, я сплю в ее комнате и каждое утро сбегаю, поджав хвост. Но она успевает пропасть, потеряться, попасть в беду. Я бессилен, хотя делаю все, чтобы выполнить Ваш приказ.
— Я знаю, — мягко прервал его граф. Он помолчал немного, глядя на огонь, не на Джонни. Его рука вертела бокал с коньяком, жидкость послушно качалась из стороны в сторону. Джонни уловил запах алкоголя.
— Это не конец, — мрачно заговорил он снова. Джонни почувствовал, как по спине пошла дрожь. — Это только начало. Вся эта сценка с демонессой, всего лишь прелюдия к драме более грандиозной, чем мы можем представить. Ты же знаешь, что было в той книге. Они начали раскручивать историю, конец которой может быть страшным. Ты только посмотри на Цезаря: будучи человеком, он, несмотря на всю его житейскую мудрость, не может не опасаться за Настю. Ему проще думать, что я собираюсь ее совратить для достижения темных целей, чем верить мне, тому, кто был с ним рядом все эти годы. Он знает меня, но не может не подозревать. И Лика. Ангелам свойственно недоверие, но чтобы так… И теперь ты, с глупыми претензиями на первенство в обожании девчонки. Я просил тебя стать ей защитой и другом, но ты почему-то решил, что должен ее влюбить в себя.
Это мелко. Ты проиграл самому себе, как всегда, как и тогда… Твоя гордыня и уверенность в очаровании… Я лишь отзеркалил тебе Нилой то, до чего ты мог бы скатиться. Девчонка… Я сам не могу понять, почему она. Думаю, Цезарь частично прав: она является одним из персонажей этой драмы. Но я пока не знаю, насколько важным. Время покажет, чья она игрушка. Не спускай с нее глаз. Будь рядом, но прекрати вести себя смешно.
— Вы постоянно рядом с ней, Вас забавляет ее интерес. И Вы просите меня не быть смешным, но смотреть, как она смешна для Вас.