Иные измерения. Книга рассказов
Шрифт:
Еженедельный рейсовый катер именно сегодня должен был появиться с верховьев реки ровно в полдень. Так, по крайней мере, гласило выцветшее расписание, с которым мы первым делом ознакомились две недели назад, когда с пересадками прибыли в эту глушь из Москвы.
Мои спутники, муж и жена, угнездились на рюкзаках в куцей тени у кассы, а я от нечего делать достал из чехла одно из своих удилищ, состыковал нижнее его колено с верхним, наживил на крючок завалявшееся в кармане распаренное зерно пшеницы, уселся на дощатый край дебаркадера, свесил ноги
Движимые нетерпением, слишком рано свернули мы наш лагерь в четырёх километрах отсюда. Там на берегу залива стояли среди сосняка две палатки, покачивалась на воде привязанная к иве лодка-плоскодонка, которую мне выписали на расположенной за мысом базе общества «Рыболов-спорт смен».
Красный поплавок плыл по течению. Когда леска натягивалась, я перезакидывал его влево и снова следил за ним и все думал о том, как чудесно было на реке в первые дни.
На рассвете, подгоняемый нетерпением, я вылезал из своей палатки, подходил по росной траве к палатке друзей, будил Всеволода. Тот выползал задом наперёд — большой, могучий, весь ещё во власти сна, спрашивал: «Который час? Седьмой? Чего не разбудил раньше?»
Наскоро наливали из термоса в бумажные стаканчики горячий кофе, приготовленный с вечера Людой, переносили в лодку удочки, подсачек, жестяные банки с наживкой, вставляли весла в уключины и отправлялись к середине залива.
Люда никогда не рыбачила с нами. Она предпочитала спать часов до десяти. Зато по возвращении нас ждал приготовленный на костре завтрак.
Действительно, чудесны были эти первые дни. Особенно когда, опустив на верёвке якорь, мы закидывали удочки и начинался клёв.
Вдруг поплавок наполовину вылезал из воды, ложился набок, косо уходил в глубину. Тут-то и нужно было подсекать.
Ловились только лещи. Килограмма по три, похожие па округлые зеркала. То я, то Всеволод орудовали подсачком, помогая друг другу вытащить и перевалить в лодку тяжёлую добычу.
«Да не греми ты», — зашипел на меня Всеволод, когда в пылу схватки я как-то задел и опрокинул на решётчатое дно лодки две банки с червями. Потом он забросил удочку, подумал и продекламировал впервые в жизни сочинённые стихи: «Задевали жестянку ногою, опрокинули пару вещей, шум и шухер стоял над рекою — сценаристы ловили лещей».
Всеволод бил известным киносценаристом. Множество картин по его сценариям постоянно снимались на различных студиях СССР, после того как, вернувшись раненным с фронта, он кончил ВГИК. Всегда был завален все новыми заказами, договорами.
…Красный поплавок задёргался. Я подсёк, и на доски дебаркадера шлёпнулась серебристая уклеечка.
— Эй, кого ты там изловил? — крикнул Всеволод. — Хочешь бутерброд с сыром?
— Нет.
Я поддел крючком под верхний плавник трепещущей рыбёшки. Снова закинул удочку.
— В термосе остался чай! — крикнула на этот раз Люда. — Может, выпьешь?
Я ничего не ответил. Уклейка, шныряя под поверхностью воды, водила мой поплавок из стороны в сторону.
—
— Что-что? Ты, кажется, ещё не проснулся.
— Понимаешь, приходится бывать в киноэкспедициях. Естественно — гостиница, отдельный номер. Всегда подворачивается баба, ну, актриса какая-нибудь. Грех не попользоваться. Да вот завели себе моду — носить брюки. Странное чувство, когда её раздеваешь…
— Не знаю. Не испытывал.
Там, на берегу, спала в палатке Люда, на которой он женился, ещё будучи студентом ВГИКА.
Я был знаком с ним, а потом и с Людой больше года. Всеволод начал бывать у меня. То заходил, чтобы забрать какое-нибудь лекарство, которое добывала для него моя мама, то недавно без всякой моей просьбы взял почитать мой сценарий, купленный «Ленфильмом», но так и не поставленный.
Он был по-своему обаятелен, этот истинно русский человек, талантливый, много и легко пишущий, удачливый. Кроме того, бывший фронтовик. И я, будучи моложе Всеволода, дорожил нашим знакомством.
Поэтому так обрадовался, когда он в разгар душного московского лета предложил поехать куда-нибудь на рыбалку.
— Ты ведь состоишь в обществе «Рыболов-спортсмен»? Сможешь устроить нас с Людой на какой-нибудь базе, добыть лодку? Только в глуши. И чтобы была гарантия клёва.
Так мы оказались здесь. Зачем я увязался с ними?
— Парень! На поплавок ловишь? А где он?
Я успел обернуться, увидеть, что сзади меня скопились прибывшие к рейсовому катеру колхозники. Поддёрнул удочку и почувствовал, как на крючке ходит какая-то очень крупная рыба. Вот-вот могла лопнуть тонкая для такой тяжести леска.
— Всеволод! Подсачек! Быстро!
Всё-таки это было чудо, что она у нас не сорвалась — никогда мною ранее не виданная рыбина с изящным изгибом пасти. Сверкала под солнцем, в ярости лупила хвостом по щелястому полу дебаркадера.
— Жерех, — сказал бородатый мужик с перекинутой через плечо корзиной, откуда высовывались гуси. — Красавец!
— Чего будем делать? — спросил Всеволод. — Пока на катере, да ждать поезда, да ночь пути. В такую жару до Москвы протухнет.
— Протухнет-протухнет! — подтвердили собравшиеся возле нас мужики и бабы.
— А я его выпотрошу, — сказала Люда. — Заверну в мокрую мешковину. Довезём!
Она достала из рюкзака нож, присела на корточки и принялась за дело.
— Половина тебе, добытчик, половина нам! — постановил Всеволод. — Нет возражений?
— Нет.
— Показался, паразит! — вскричала какая-то тётка с бидоном.— В этот раз без обмана, по расписанию. Слава тебе, Господи! Из-за изгиба реки выплыло белое судёнышко.
…Мы сидели на корме у своих непомерных рюкзаков и свёрнутых палаток. Дырявый тент над головами почти не защищал от солнца, но зато здесь было не душно, как внизу в салоне, набитом пассажирами.