Иные
Шрифт:
— Хорошо, дорогой, ты только не горячись. — Любовь Владимировна развернула колеса и подкатила к нему, чтобы поймать руку и мягко сжать в ладонях. — Я тебе верю, слышишь? Ты думаешь, он какой-то гипнотизер, так?
Ваня не ответил.
Она смотрела на него снизу вверх и едва справлялась со своей досадой. Все лечение насмарку. Перед ней стоял точно такой же Ваня Лихолетов, каким она увидела его сразу после Мадрида, возбужденный и уверенный в своих галлюцинациях. Вот только теперь он не казался напуганным мальчишкой, на глазах которого погиб его отряд. Жесткие складки
— Тебе нельзя туда ехать, — добавила она. — Ты нестабилен, ты в мании. Лучше отдыхай, справятся и без тебя.
Она поняла, что проговорилась, но было уже поздно. Ваня глядел на нее, пораженный.
— Откуда вы… знаете?
Пришлось признаться, хоть и наполовину:
— Твой тесть приходил. Он все мне рассказал — по крайней мере, основное.
В тихой кухне было отчетливо слышно, как шуршат призрачные голоса, похожие на далекий заоконный дождь. С тех пор как по радио сказали об обрушении Института, Любовь Владимировна больше не могла дотронуться до ручки громкости.
— Ты правда веришь, что этот человек в маске убил Сашу?.. Если так, то…
Она отвернулась и помолчала, чтобы выровнять дыхание. Ваня деликатно уставился в клочковато-серое небо.
— Если он и правда гипнотизер, то тебе, Вань, он не по зубам. Все-таки Саша… Профессор Ильинский. Все-таки он разбирался в гипнозе гораздо лучше тебя.
— Все равно поеду. — Ваня обернулся и вдруг улыбнулся ей тепло и ясно. — Так нужно, Любовь Владимировна. Иначе я жить не смогу, понимаете? Он ведь девушку похитил. Как Кощей какой-то…
— А ты, значит, как Иван-дурак?
— А я как Иван-дурак.
Аня
Мама не просыпается. Она лежит, глядя пустыми глазами, навалившись каменной плитой — ни вдохнуть, ни пошевелиться. Ее грузное недвижное тело одновременно оберегает и душит.
— Мамочка…
Белая мгла, тяжелая и едкая, заползает в горло, раздирает изнутри. Анники хватает ртом эту мглу и кашляет до хрипоты. Где-то совсем рядом весело трещит и пышет жаром.
— Пекка! Пекка, проснись!
Собрав последние силы, она пинает брата в бок, и тот открывает глаза. Вскакивает, взъерошенный спросонья и испуганный. Тоже кашляет, глотнув дыма, стягивает с себя рубаху, завязывает вокруг рта и носа. Он действует быстро, будто всегда знал, как нужно выбираться из горящего дома: вышибает дверь ногой, выбрасывает за порог валенки, заворачивает Анники в две шубы и, взяв ее в охапку, выскакивает в морозную ночь. У нее кружится голова — не то от дыма, не то, наоборот, от свежего воздуха.
Снег во дворе искрится. Отсветы пламени пляшут на сугробах, и кажется, что это всё самоцветы да жемчуга, а на крыше их родной избы ярится, рассыпая драгоценную чешую, огненный змей.
Пекка сажает Анники у забора, снова убегает. Анники кулем
Прибегает Пекка, в одних портках, зато в валенках.
— Давай тоже обувайся, — говорит он и делает все сам. Потом снимает с Анники одну из двух шуб и накидывает на свои острые, все в саже и ожогах плечи. — Вставай, уходить надо.
— А мама?..
— Все, Анни, уходим.
Пекка тянет ее в лес, и Анники, путаясь в полах материной шубы, неловко перебирает ногами.
— Не оглядывайся, — твердит ей брат, — не оглядывайся.
Но когда сонный лес скрывает их в своей тени, Анники все-таки оглядывается.
Вдалеке на пригорке стоят люди. В отсветах пламени хорошо видно, что собралась почти вся деревня. Даже дети. Анники кажется, среди них есть и Дюргий — вон он, жмется к ноге крупного мужчины. В руках у того высоко над головой — факел. Факелов больше десятка, они пылают, как диковинные красные цветы.
— Халтиатуи! — слышен хриплый вой. — Халтиатуи!
Им вторит гудящий огненный змей, пожирая стены родного дома.
Аня открыла глаза, задыхаясь в жаркой, круто натопленной спальне, под пуховым одеялом. В окна заглядывало серое промозглое утро. Трещали поленья в камине, завывало в дымоходе. Она села в постели, еще не до конца понимая, где находится. Сон был таким ярким, что отсветы рыжего пламени до сих пор плясали перед глазами. Голова раскалывалась от духоты. Аня подошла к окну, дернула створку — та не поддалась. Точно, у Боруха тоже ничего не получилось.
После душной спальни прохладная вода из-под крана показалась спасением. Аня наскоро освежилась, размышляя о том, как в замке греют воду. Наверное, внизу есть какой-то котел, который нужно растапливать.
После ссоры с Максом она спряталась в своей спальне и не выходила несколько дней. Ингрид приносила завтрак, обед и ужин, меняла простыни, вытирала пыль. Эта ночь была холодной, и Ингрид заглянула ранним утром, чтобы развести огонь в камине. Но больше к Ане никто не входил.
Каждый раз, когда раздавался стук в дверь и поворачивалась ручка, Аня замирала, сама не зная, чего ждет. Кого ждет. Ингрид ступала по коридору неслышно, словно тень, будто и не шла, а просто возникала за дверью из воздуха. Появление Макса всегда сопровождали гулкие шаги, он приближался как грозовая туча. Но его шагов Аня не слышала уже несколько дней. Совсем. Может быть, он уехал из замка? Она пыталась спросить у Ингрид, но та словно не понимала — или делала вид, что не понимает.