Иные
Шрифт:
— Нет, ничего. — Аня грустно покачала головой. — Прости.
Она бы хотела помочь, но ей совсем нечего было рассказать.
Макс досадливо отбросил ее руку, как бесполезную вещь, и Аню захлестнуло обидой, острой, пронизывающей насквозь болью. Она потерла запястье, словно могла стереть ненавистную букву, но такие шрамы остаются на всю жизнь, сколько их не три. Раскаленное тавро до сих пор прожигало чуть не до кости, стоило о нем подумать. Это была ее первая пытка — в череде многих, куда более страшных.
— Моя сила на них не действует… — пробормотал Макс, с тревогой глядя перед собой.
Аня впервые видела его таким:
— Давай уедем отсюда.
Макс встрепенулся, удивленно взглянул на нее:
— Если ты хочешь, мы можем уехать на время…
— Нет, — перебила его Аня. — Навсегда. Уедем куда-нибудь насовсем.
— Аня. — Он притянул ее и погладил по волосам. Поцеловал в макушку, точно успокаивал ребенка. — Ты боишься? Не нужно. В замке мы под защитой.
— Нет, давай уедем. Туда, где нас никто не найдет.
— А как же мои воспитанники?
К этому вопросу Аня была готова.
— Катарина может остаться здесь, — сказала она как можно увереннее. — Передай ей все дела. Уедем далеко-далеко, и скоро все забудут, что мы когда-то существовали. Прошу тебя, Макс.
— Так нельзя.
Он глядел хмуро, явно недовольный ее идеей.
— Но почему? Мы будем вместе, будем счастливы. Как вчера, в твоем родном доме, помнишь?
— Мы никогда не сможем жить как обычные люди, как бы тебе этого ни хотелось.
— Будет все как ты скажешь, только давай уедем…
Она прильнула к нему, обвила руками, неловко и смущенно, надеясь, что он сам ее поцелует. Но Макс жестко ее остановил, схватив за запястья.
— Аня. — Он серьезно посмотрел ей в глаза. — Ты просишь о невозможном. Это безответственно. Бежать — это не выход. А если придут другие? Как Катарина справится без нас?
— Но они приходили за мной… — промямлила Аня, заливаясь краской стыда за собственную глупость и неуместность.
— За нами обоими. Но послушай, тебе больше не нужно прятаться. Нам не нужно. Вместе мы непобедимы.
Его рот оказался вдруг очень близко, и Аню снова подбросило, как на невидимых качелях. В животе приятно потянуло, когда пальцы погладили ее по щеке, зарылись в волосы, а губ коснулось горячее дыхание.
— Я знаю, что тебе непросто, — зашептал он. — Но ты должна повзрослеть. Отпустить, наконец, свое прошлое и принять себя. Тебе не нужно бежать. Не нужно скрываться от мира. Теперь твой дом — здесь. Мне нужна твоя помощь, чтобы его защитить. Без тебя я не справлюсь, понимаешь? У меня есть замок, и я тебя люблю.
Аня вспомнила историю, которую рассказал ей Макс, и в животе скрутился тугой горячий узел — ужас пополам с радостью. Вот сейчас он скажет: выходи за меня.
Но Макс сказал другое.
— Мы должны быть вместе.
Его поцелуй был настойчивым и тягучим. Аня снова теряла себя, расползаясь по швам, как соломенное пугало. Слова были другими, но, наверное, для Макса это одно и то же? Вот только ей снова не оставляли выбора, но думать об этом не хотелось. Макс старше, опытнее. Он знает, как лучше. Он так крепко ее целует… И Аня отвечала, как умела, молча соглашаясь на все.
Когда она уже почти потеряла чувство времени, Макс отстранился. Из флигеля во двор спускалась Катарина, бледная,
— Подумай об этом.
1. Он там. Не бойтесь (нем.).
1. Он там. Не бойтесь (нем.).
Катарина
После смерти Борух стал совсем легким, почти невесомым. Словно наибольшей тяжестью обладала его душа, и когда ее не стало, Катарина смогла легко поднять пустое тело, чтобы положить в гроб. Она сама обмыла его и одела в чистое.
Провожать мертвецов — скорбное обязательство всякой одинокой женщины, которой не довелось стать настоящей матерью. В юности ты — дверь для новых живых, но, когда она закрывается, становишься молчаливой привратницей у последнего выхода. Для Катарины первая дверь так и не открылась — и, видимо, уже поздно мечтать. Так что она заняла свой мрачный пост до срока, провожая одного за другим — кого в пламя войны, кого в холодную влажную землю. И всякий раз сердце ее было не на месте, а горе застилало глаза. Поистине нет ничего страшнее для матери, чем хоронить своих детей. Борух не был ей родным ни по крови, ни по вере, но она приняла его как сына — а теперь обмыла и завернула в саван, стараясь, чтобы не дрожали руки. Она думала, что замок убережет мальчика от лагерей и голода, а вышло только хуже. Может быть, стоило его отпустить.
Она нашла тело на рассвете, когда, разобравшись с русским солдатом, побежала проверить детей. Ансельм, Гюнтер и другие мальчики принесли его и уложили в постель, накрыв одеялом, так что сначала Катарина подумала, будто Борух спит. Но прямо на ее глазах кровь пропитывала одеяло, а сам он, заостренный и застывший, уже не дышал.
— Он не страдал, — тихо сказала Далия, подойдя и взяв Катарину за руку. — Герр Нойманн сделал так, чтобы он ушел без боли.
Если бы не герр Нойманн, подумала Катарина, Борух был бы жив. Горечь и обида мешались на языке и превращались в слова, о которых она могла бы пожалеть, поэтому Катарина сдержалась. На рассвете она оставила Боруха, чтобы встретить слуг, дать распоряжения об уборке и выяснить у взволнованного Ганса, куда Макс увез их дорогую гостью. Затем поднялась к своему пленнику, еще не уверенная, что это хорошая идея — рассказать ему про дом в лесу и отпустить. Катарина проверила его пистолет: в нем не хватало патронов, а значит, он стрелял этой ночью — но в кого? В Боруха? И что ему помешает убить Макса, если они снова сойдутся? Все, что могла Катарина, — поверить ему на слово, поэтому колебалась.
Но потом Макс и Аня спутали все ее планы. И теперь солдат в темнице, а русская не отходит от Макса ни на шаг. Все, что доставалось Катарине, — искры от чужого пламени. Когда она выходила из флигеля, серая от горя, вымотанная смертью, Макс подошел к ней и обнял — нежно, но без страсти. Так обнимают сестру. Так обнимают женщину, к которой давно привыкли. Аня смотрела на них издали, но Катарине было все равно.
— Я рад, что с тобой все в порядке.
Макс поцеловал ее в висок, и сердце по привычке глупо затрепетало, готовое вылететь из груди по первому зову. Оно поднялось к самому горлу, а затем скатилось куда-то вниз тошнотворным комком, когда Макс болезненно сжал ее запястье и колко, убийственно прошипел: