Иные
Шрифт:
— Борух был необыкновенным мальчиком, как все вы. Но у него было очень мягкое, сентиментальное сердце. К сожалению, в наше время это слабость, которой могут воспользоваться наши враги. Однако то, что Борух отдал жизнь, защищая замок, делает ему честь. И мы воздадим ему должные почести.
Макс кивнул — мальчики толкнули лодку, и быстрое течение подхватило ее. Река понесла тело Боруха, подбрасывая на черных волнах. Вперед выступил Микаэль. Он взял на изготовку лук, вытянул стрелу и уложил ее на тетиву. Наконечник стрелы был обмотан какой-то ветошью. Макс подошел к Микаэлю, достал зажигалку и поджег
То, что произошло, казалось еще более странным, чем речь Макса. Красивым — но неуместным для Боруха. Пока мальчик был жив, все помнили о том, что он еврей — даже если делали вид, будто им все равно. Но стоило ему погибнуть — и происхождение больше не имело никакого значения, как и вера. Макс не стал хоронить его по иудейскому обычаю. Он снова поступал так, как считал нужным для своих целей. Катарина пыталась поймать взгляд Макса, но тот, как нарочно, не смотрел ей в глаза.
— Скорбим вместе, — произнес он, завороженно глядя на то, как огонь полыхает на воде и как горящая лодка медленно разваливается и идет ко дну. — Но не забывайте, что каждый бой укрепляет нас. И только сильные, трудолюбивые и умные построят наше будущее. Будущее, в котором больше не будет врагов!
Воодушевленный этой речью, Ансельм захлопал, к нему тут же присоединились другие. Катарина и Аня снова обменялись тяжелыми взглядами. С напускным смущением выслушав овации, Макс позвал всех в замок.
— Аня, — бросил он уже спиной, уверенный, что она побежит за ним.
Но Аня будто не слышала. Она замерла, глядя на последние языки огня, которые гасила вода. Макс, окруженный детьми, поднялся по крутому берегу, слуги и Эберхард — тоже. Тогда Катарина шагнула к Ане и взяла ее за руку.
— Ты должна кое-что увидеть. Идем.
Лицо Ани вытянулось от удивления, но все же она кивнула. Тогда Катарина повела ее петляющей тропой через лес и вскоре вывела на пустошь. Отсюда замок был как на ладони. Ветер гонял по бесприютной равнине сухие листья и ветви кустарников. Под ногами у Катарины хрустнули камешки. Она присела и разгребла жухлую побуревшую траву.
— Смотри, — позвала она. — Борух не первый, кто погиб в этом замке.
Аня опустилась рядом, осторожно потрогала камни, выложенные кельтским крестом. На самом крупном в центре было написано имя.
— Здесь лежит Гуго, — объяснила Катарина. — Мальчика застрелили во время тренировки. Случайность, так сказал Эберхард. Я не знаю, кто его убил. Дети молчат.
Она приподнялась, прошла вперед и чуть влево.
— А вот здесь лежит Амалия. Там дальше — Хильда и Генрих, Эльза, Эрна…
Аня выпрямилась и огляделась, не веря своим глазам. Если не знать, что это кладбище, то и впрямь не догадаешься.
— Это все… дети? И они все погибли в замке? От тренировок?
— Некоторые да. Например, Эрна утонула в реке. Другие же… — Катарина кивнула на дальний край кладбища. — Там Абель, Кристоф, Лотар и Фридрих, Герман, Франц… Весной их забрал адмирал Канарис,
Аня медленно ходила от одной могилы к другой, вчитываясь в имена, будто хотела запомнить каждое. Она прижимала кулак ко рту, и Катарина увидела, как зубы впиваются в пальцы все сильнее и сильнее. Вот она всхлипнула. Катарине стало жаль ее, и потому она, отряхнув руки, безжалостно закончила:
— Борух мог бы жить, но Макс выбрал защищать тебя, а не детей. Поэтому уходи отсюда. Я прошу тебя.
Вздрогнув, как от пощечины, Аня вскинула на нее полные слез глаза. А потом, развернувшись, побежала к замку. Катарина не стала ее окликать. Пусть бежит — на все четыре стороны.
Аня
Мягкая рыхлая земля проваливалась под ногами, и Аня проваливалась вместе с ней — оскальзываясь, спотыкаясь, путаясь в кустарнике и траве. Глаза заволокло пеленой. Сквозь нее замок едва угадывался, дрожал впереди маревом, словно выдуманный, никогда не существовавший призрак.
Все казалось обманкой, дымовой завесой, которая клубилась перед ней, скрывая правду. Через этот морок никак не получалось продраться. После слов Катарины, после ее слез, по-матерински злых и яростных, Аня уже не знала, кому верить. Катарине, всегда скрытной, но сегодня как будто настоящей, — или Максу, который на похоронах говорил такое, отчего дети улыбались и хлопали ему.
Аня запуталась. Она пыталась понять Макса, угадать его чувства и настоящие намерения, но каждый раз оставалась ни с чем. То ей чудилось, что Макс любит ее и сможет защитить от любой беды, а то — будто ему нет никакого дела до ее чувств. Что за бравурную речь он произнес на похоронах, и почему хоронить детей в этом замке — такое привычное дело?
Мыслями Аня возвращалась в начало сентября, когда она только приехала сюда — вернее, когда Макс привез ее против воли и запер в замке. Точно так же он запер и Боруха, и остальных особенных детей. Будто коллекционер, который собирает все свои трофеи в одном стеклянном шкафчике под замком, — вот какова его защита.
И за нее он требовал высокую цену: подчиниться, исполнять его прихоти. Может, даже стать его оружием. Раствориться в чужой воле, как сахар в стакане кипятка.
К счастью, оставался еще один человек. Пусть Макс и называл его врагом, он мог сказать ей правду.
Аня ворвалась в замок, сбежала по крутой винтовой лестнице, вдыхая гнилую сырость подземелья. Следователь Лихолетов — так он представился ей в кабинете, до удушья наполненном июльским солнцем, — сидел, сгорбившись, на каменных нарах. Аня подошла ближе. Из темноты клетки на нее уставились большие блестящие глаза.
— Будешь меня обвинять? — спросил Лихолетов настороженно. — Хочешь верь, хочешь нет, дело твое, но я бы ни за что не выстрелил в ребенка. Я ж не зверь какой. Мне жаль, что мальчик погиб.
— Я…
Аня запнулась, подбирая слова. Она до последнего не знала, как начнет этот разговор, как станет выпытывать правду. И совсем не ждала, что Лихолетов будет с ней вот таким: очень уставшим, раздраженным — и спокойным. Она снова почувствовала себя в кабинете следователя: даже сидя за решеткой, Лихолетов казался уверенным в себе.