Инженеры

Дипнер Эдуард

Зато Бергер с увлечением занялся подсобным хозяйством. Наше советское сельское хозяйство неуклонно и планомерно всё больше и больше загибалось, с полок магазинов исчезли молочные и мясные продукты, замещаясь водкой (двух сортов), дешевым вином (тоже двух сортов — «Солнцедар» и «Осенний букет»), консервами «Бычки в томатном соусе» (на закуску) и хлебом кирпич. Все остальные продукты доставались. Тогда Партия и Правительство обязали! все промышленные предприятия завести подсобные хозяйства! На землях, выделяемых подшефными колхозами

и совхозами, разводить свиней, кроликов и прочую съедобную живность или выращивать овощи! Бергер ударился в свиноводство, эта ипостась была близка ему. В штат завода был включен Пашка-свинопас, как его единодушно прозвали на заводе, долговязый всклокоченный малый с бегающими глазами. Раз в неделю Пашка прикатывал на завод на чумазом тракторе, заходил к Бергеру, и они долго обсуждали свиноводческие темы. Потом директор звал меня или Гончукова и конфузливо просил выделить людишек, так это человек пять-шесть, вот, Паше нужно помочь забор поставить. На сколько? За три дня они у тебя, Паша, поставят этот забор? Ну, давайте на неделю. С оплатой по среднему. Я приказ подпишу. «Только не в ущерб производству», — лицемерно убеждал Бергер. Мы с Владимиром Петровичем потом вычислили, что людишек Бергер стыдливо просил у каждого из нас попеременно. Выслушав начальника цеха, что людей не хватает, вот честное слово, Эдуард Иосифович, никого снять не могу, мы с Бергером примирительно соглашались на трех, Пашке грозили: бери этих, а то вообще ничего не получишь!

Свиноводство процветало, Бергер часто туда наведывался и потом рассказывал мне об успехах и увеличении поголовья. Паша молодец, быстро развивается. А вот когда я работал в Сантехмонтаже… Во всяком случае, в заводской столовой появились блюда из свежего мяса, и периодически наша столовая продавала свинину работникам завода, наиболее отличившимся… По спискам цехов и отделов, по Государственной цене. В какие затраты это обходилось заводу, можно было только догадываться. Наш главный бухгалтер Колодяжна, сдобная и работящая хохлушка, приходила жалобиться мне:

— Вы меня звиняйте, Эдуар Йосипович, но не можу я больш! Этот паразит Пашка несет и несет мне счета, то на лес, то на комбикорма, то еще на шо. Я ему ховорю: не буду я платить твои поханые счета, так он, паразит, идет к директору, а тот мне указует: плати! Я ему ховорю: нет у меня, Николай Францевич, таких статей, чтобы оплачивать ции комбикорма, и вообще это пропасть, сколько денег уходит на это подсобное хозяйство, а это же наша прибыль, наши фонды. А директор с меня требуе: Колодяжна, плати! Колодяжна, давай зарплату! А если ревизия, как я отчитаюсь? Я, правда, прошу его ставить вторую подпись, но всё равно же с меня спросят: куда ты, Колодяжна, смотрела, почему не сигнализировала, а у меня ж диты, трое малых. Вы, Эдуар Йосипович, хочь бы поховорилы с директором.

— Надежда Тарасовна, меня уж увольте от этого, мне хватает производства, а в это свиноводство я лезть не стану. А вы в тресте с главбухом поговорите.

— Еще чего скажете, Эдуар Йосипович… в тресте… так тамо жодны ледары и бездельники сидят. Им всё заодно…

Бергер бодро отчитывался в обкоме о развитии подсобного хозяйства, и его даже ставили в пример. Но потом Пашка-свинопас проворовался, попался на торговле свининой на сторону, Пашкиной свинофермой, а заодно и заводом занялась прокуратура. Бергер горестно жаловался мне, и его губа отвисала еще больше:

— Ат, как меня подвел этот Паша. А ведь в совхозе мне его рекомендовали. Говорили, что инициативный… А я поверил. Правда, тут ко мне приходили, говорили, что он на руку нечист. Мне бы проверить. А! Вот когда я работал в Сантехмонтаже!..

Николай Францевич откровенно трусил начальства. Когда приезжало оно на завод, наш директор подбирал живот

и нижнюю губу, горбился, становясь ниже ростом и еще более озабоченным. На Новоджамбулском фосфорном заводе сооружали грандиозную трубу высотой 180 и диаметром восемь метров. Самая высокая и большая в мире! Знай наших! Бергер приехал с коллегии Министерства подавленный и робко сообщил мне, что завод обязали делать эту трубу крупными блоками, чтобы монтажники поставили новый рекорд…

— Я спросил, — жаловался мне Бергер, — а как же, ведь у нас ворота на заводе шириной всего пять метров. Я правильно сказал? А замминистра Смирнов сказал, чтобы расширить ворота. И срок дал: десять дней.

— Не волнуйтесь, Николай Францевич, я уже продумал. Не будем мы ломать стену, скоро зима. Мы на улице организуем площадку, заготовку готовим в цехе, вывозим, а там: свальцевали, заварили, и пусть забирают!

Через неделю приехал Смирнов. Меня разыскивали по заводу, со страшными глазами сказали, что срочно требуют на задний двор завода, там директор и много всяких: из Алма-Аты и монтажников…

Бергер стоял пришибленный, он сказал Смирнову, что он тут ни при чем, что главный инженер… Журавель и Пак ехидно прятали ухмылку. Вот, паразиты, заложили меня! Смирнов вперил в меня стальной взгляд.

— Вы почему не выполняете решения коллегии Министерства?

— Александр Николаевич, мы организуем изготовление на улице, вон там. Площадку уже освободили, вальцы и сварку сегодня вывозим, завтра начинаем готовить…

— Вы почему не выполняете решения коллегии Министерства? — непоколебимо повторил Смирнов. — Вам срок три дня, лично мне доложите! — он повернулся и удалился. Я издали показал кулак Журавелю, тот весело развел руками и показал на Бергера.

Два дня я не вылезал с завода, со своей ремонтной службой разобрал стену, раскрепил, сварганил чудовищное двенадцатиметровое полотно ворот, поставил лебедку привода. Позвонил Смирнову, доложил о выполнении. «Так бы сразу!» — буркнул он и повесил трубку. История оставила горькое послевкусие. Директор и главный должны выступать единой командой, защищая и поддерживая друг друга. К этому приучили меня предыдущие директора. Избаловали они меня. А тут получается, что у директора — одна область деятельности, а у меня — другая…

Мне стало неуютно на заводе. После ухода Льва уехал в Желтые Воды Богуславский. Потом уехал главный механик Яша Яговдик. Яша — родом из Белоруссии, служил срочную в Казахстане, тут встретил свою половинку Зину и остался, мечтая когда-нибудь вернуться в родные края. Узнал о строительстве в городе Молодечно нового завода металлоконструкций, получил вызов и уехал. Потом соблазнил этим заводом Гончукова, он тоже уехал. Яша с Зиной звонили и писали нам письма, расписывая красоты, прелести завода и родной Белоруссии. Приезжайте скорее, на завод нужен главный инженер, и я уже договорился насчет Вас с директором! Наконец, уехал на повышение главный технолог и наш семейный друг Женя Пай. Рассыпалась компания наших верных добрых друзей, пришло ощущение безопорной подвешенности.

За годы жизни в Джамбуле я поостыл в восторженности от южной природы. Весна в Джамбуле кончается в первых числах мая, и сразу наступает лето. Температура поднимается до тридцати трех и замирает на этой отметке до октября. Жара иссушает и отнимает силы, лишает желания двигаться, а нужно целый день бегать по раскаленным цехам, и с тоской думаешь — когда же это кончится? Вечером валишься на диван и слушаешь биение крови в висках. А завтра снова на завод, и снова пытка раскаленным железом. И мы уехали. В Молодечно. Конечно, в Горкоме в отделе учета мне сказали, чтобы я и не думал. Исключим из Партии! Тогда я напросился на прием к Второму секретарю Николаю Федоровичу Красносельскому и честно и откровенно рассказал, что отработал девять лет, что поднял завод, вывел на выполнение, подготовил замену… Николай Федорович, по-человечески прошу, отпустите! В те времена Первым секретарем был неизменно национальный кадр, а вторым, чтобы система работала, — русский че ловек.