Иоанн Грозный
Шрифт:
Иоанн заговорил не сразу, и Годунов был вынужден ходить за ним по пятам, подавая свечи, тоже зажигая. Все, что делал Годунов, Иоанн не принимал: поправлял все его свечи. Сам торопился опередить зажечь. Подлаживаясь царя, Борис стал лишь ставить свечи. Но и это вызвало недовольное сопение. Царю хотелось, чтобы Борис делал не так, он же исправлял.
– Привез Басманов царевичу девок?
– Привез.
– Грязь все то и непорядок, блуд. Хотел тех курв себе, потом - думаю, сыну. Уж больно в вере он рьян. Без разуменья, все однозначно принимает. Пока в
Годунов глядел на острую бородку царя, на рассеченный багровый от земных поклонов лоб и не говорил ни слова. Обильные казни возогнали религиозное рвение государя. Он удалялся в сугубую строгость, не терпел собственные и чужие слабости. Если чего-то одобрял на словах, никогда не значило - то и душевно.
– Гляди, не загордись! Призвал тебя, Борька, как человечка при дворе незначительного. После тебя – лишь карлы. Особо насмешил при въезде в Новый город. Не пойму: колоколах изобразил ты песнь торжественную или набат?
Годунов наклонил голову. Хотел сказать, что играл «Аллилуйю», да неумело. Не дав Борису звука молвить, Иоанн продолжал.
– По грехам новгородцы проучены. Есть за что, знают. Токмо и мы, учителя, грешны. Жениться не собираешься?
– Нет, игумен.
Иоанн хмыкнул. Хоть он и требовал наименованья игуменом, сейчас то отодвинул. Вздрогнул, словно удивленный неожиданным словом. До Годунова мгновенно дошло: ошибся назвать игуменом, сейчас – царь.
– Чего?
– Молод.
Царь согнул свечу.
– Моложе тебя женятся - ничего. Мой сын Иван – много ли младше тебя? Не двумя ли годами разошлись? Ищу невесту ему. Молод, да пора излечиться от нарождающихся соблазнов. По себе знаю: натыкавшись, легче к духовному идешь. Погрязши в желаниях, Богу кланяешься, глаза же черт голыми бабами застит.
Полностью отдавшись вере, Иоанн перекрестился Спасителю на иконе, подле которой стоял. Поискал Богородицу, и ей поклонился. Борис тщательно крестился на те же иконы, что и государь.
– Хочу поручить тебе жену мне новую сыскать. Неразлучницу – сыну, чтоб тоже успокоился. И себе заодно супругу сыщешь. Законными сожительствами похоти и придавим. Господь щедр: дарует и наследников. Трех прекрасных жен на Святой Руси найди. Которая не подойдет мне – сыну Ивану. Прощупай, окончательно ли швед король Эрик не хочет отдать ему дочь Виргинию. Портрет ее прислан, ты глядел. Худа да корона за ней древняя почетная варяжская… С Виргинией не случится, и моя отставная невеста станет царевичу не в сласть, тебе за труды - сладкий остаток. После отца и сына женишься на отвергнутой с царева ложа.
Годунов перекрестился на Богоматерь с низким поклоном. Исполнение поручения по розыску царю с Иваном невест могло и вознести его
– Какая же супруга угодна тебе, Иоанн Васильевич? – попытался выговорить он бесстрастно, откинув навязываемую болезненную игривость вопроса.
Иоанн свел густые брови в линию. Изложил намерение серьезно, где удовольствие неважная черта..
– Новая супруга мне надобна, не походящая на покойных Анастасию и Марию Бекбулатовну. К первой привязался я страстно. Умерла, горю предела не имел. Во второй желал позабыть первую. Ищи третью, чтоб ни одну предыдущую не напоминала. Мой отец Соломонию из полутора тысяч избрал. И ты за числом не постой. Со всех уездов девок на осмотр мне сгони.
– Девиц?
– Кого же еще! Не вдовицу, не чужую жену, не порченную. Я – государь преемственный византийский! И царевичу, после - себе!
– Смиренную?
– С семью библейскими добродетелями: мужа любящую, верную, нравом кроткую, веселую и покорную, чадолюбивую, богобоязненную.
– Красавицу?
– Непременно. Самую прекрасную на земле русской. Для царя! Одну до гроба… На третий брак мой разрешение у митрополита Кирилла вытребуешь. Не по моей воле жены мои помирали! Попы сочетание разрешат. Не велят, мы им кадыки на сторону. Кликну Малюту. Пятерня на попов у него набитая.
Иоанн засерчал. Тенорок пошел вниз, хриплость явилась в голосе.
– Дело начинай с осторожностью. Насмешников примечай. Мы их осадим. А то загогочут: царь опять женится. Хохотунам придирки сыщем, перевешаем на осинах подлецов. Не важно, боярин или холоп с длинным языком вылезет.
Годунова почуял в ногах слабость. Явственнее стало, какой размах приобретет отбор царской невесты, каковы будут и последствия. Ему грозит перессориться со столькими именитыми людьми, что ум выешь. Всем-то не угодишь! В первую голову – государю.
– Неименитость твоя, Годунов, на пользу тебе пошла. Кому, поторопясь, скажешь о моем желании, тебе – царскому холопу от врагов моих скорый упрек. Верю, как человечишка без связей с родами боярскими к делу подойдешь непредвзято и трезво.
Царь повернулся к Годунову:
– Не чист на глаз будешь, залециприятничаешь, взятку с родни за девицу возьмешь, пошлю под колесо… Иди с Христом.
Годунов с охапкой непоставленных свечей пошел к выходу. Внутренность храма пылала огнями, зажженными Иоанном. Он смотрел Годунову в спину, а тот старался не пошатнуться от охватившей слабости и головокруженья.
От Новгорода Иоанн повернул с войском не к Москве, как молились и надеялись, а на Псков. Положил царь низвергнуть другую северную столицу древней свободы. После себя в Новгороде оставил он выгоревшую пустошь, на многие лета невосстановленную. Удивительно, но на расчищенной большой части Торговой стороны сразу стали строить дворец для повторных наездов государевых. Ребята и нищие потащили на погосты разлагающиеся трупы отцов и матерей. Птицы же, от поклевов трупов зараженные, несли стаями прилипчивую смертную болезнь из Новгорода во Псков.