Иосиф Бродский: Американский дневник

Глазунова Ольга

"Буквы у Бродского и, с его точки зрения, буквы в любом языке стоят в вечной очереди за смыслом, как советские граждане должны стоять в очереди за товарами первой необходимости" [14] .

Согласитесь, несколько странно звучит фраза о провинциальности русской литературы да еще рядом с именем Бродского. У кого-то может даже создаться впечатление, что именно он (или его творчество) навеяли Валентине Полухиной эти мысли. Не будем спешить с выводами, обратимся к произведениям самого поэта.

14

Там же. С. 180–181: "Brodsky's letters and, in his view, the letters of any language, stand in eternal expectation of meaning, as Soviet citizens must stand in line for the rudimentary necessities of their existence".

В

эссе "Сын цивилизации" (1977), посвященном творчеству Мандельштама, Бродский сетует на некачественные английские переводы стихов поэта: "Будь это просто скверные переводы, дело обстояло бы не так плохо. Ибо скверные переводы, именно благодаря своей скверности, подстегивают воображение читателя и вызывают желание продраться сквозь текст или же, наоборот, от него абстрагироваться: они пришпоривают интуицию. Но тут такая возможность исключается: переводы эти несут отпечаток самоуверенного, невыносимого стилистического провинциализма; и единственное оптимистическое замечание, уместное по их адресу, — что столь низкопробное искусство является бесспорным признаком культуры, крайне далекой от декаданса".

Есть тут и ирония, есть и пессимизм, при желании можно найти даже оттенки снобизма, но к русской литературе это не имеет никакого отношения. Далее в статье Бродского читаем: "Русская поэзия вообще и Мандельштам в частности не заслуживают того, чтобы с ними обходились как с бедными родственниками"; "Помимо метафор русская поэзия дала пример нравственной чистоты и моральной стойкости, что выразилось более всего в ее приверженности к так называемым классическим формам без всякого ущерба для содержания. В этом коренится ее отличие от западных сестер".

Выходит, что не русская поэзия, как считает В.Полухина, вызывает опасения у поэта, а "расхищение англоязычной культуры, упадок ее мерил, уклонение от духовного вызова".

Разница во взглядах влечет за собой многочисленные неточности и несоответствия в интерпретации автором монографии поэтических текстов Бродского. Сравнивая буквы со стоящими в очереди советскими гражданами в данном выше отрывке, В.Полухина не приводит цитату из стихотворения. Восполним этот пробел, чтобы показать, что у Бродского нет ни слова ни о гражданах, ни о товарах первой необходимости:

Бейся, свечной язычок, над пустой страницей, трепещи, пригинаем выдохом углекислым, следуй — не приближаясь! — за вереницей литер, стоящих в очередях за смыслом. Ты озаряешь шкаф, стенку, сатира в нише — бульшую площадь, чем покрывает почерк! ("Римские элегии", 1981)

Приписывая Бродскому свои собственные мысли, В.Полухина, вероятно, ориентируется на другое стихотворение поэта. В нем действительно есть описание очередей, но отсутствует какой бы то ни было обличительный пафос:

В маленьких городках узнаешь людей не в лицо, но по спинам длинных очередей; и населенье в субботу выстраивалось гуськом, как караван в пустыне, за сах. песком или сеткой салаки, пробивавшей в бюджете брешь.

В маленьком городе обыкновенно ешь то же, что остальные. Более того, далее в тексте идут ностальгические строки: Больше уже ту дверь не отпереть ключом с замысловатой бородкой, и не включить плечом электричество

в кухне к радости огурца. Эта скворешня пережила скворца, кучевые и перистые стада.

С точки зрения времени, нет "тогда": есть только "там". И "там", напрягая взор, память бродит по комнатам в сумерках, точно вор, шаря в шкафах, роняя на пол роман, запуская руку к себе в карман ("Келломяки", 1982).

При разборе текста, особенно поэтического, нельзя опираться исключительно на интуицию, необходимо постоянное обращение к лингвистическому анализу. Значение безличных инфинитивных конструкций с частицей "не" ("Больше уже ту дверь не отпереть ключом"; "и не включить плечом электричество в кухне") неизбежно включает модальный оттенок сожаления или опасения. Сравните: Мне не привыкнуть к этому климату; Ему не сдать экзамен; Нам не успеть на поезд. Причем в отличие от личных конструкций (Я не могу (не хочу, не буду…)) в инфинитивной конструкции причина невыполнения того или иного действия часто обусловлена не желанием человека, а внешними обстоятельствами. Сравните: Я не могу прочитать этот текст за десять минут, (потому что недостаточно хорошо знаю язык, — а кто-то другой может) — Этот текст не прочитать за десять минут (текст очень большой, поэтому никто не сможет это сделать).

Инфинитивные конструкции с частицей "не" употребляются в том случае, если в качестве причины выступают не физические ограничения человека, а судьба, рок, жизненные обстоятельства — звезды на небе не складываются, поэтому и не получается осуществить то, что хочется. Присутствие рокового вмешательства обусловило широкое применение отрицательных инфинитивных конструкций в поэзии: "Вам не понять моей печали" (романс); "Но дни бегут, бегут года, — Им не сойтися никогда" (М.Лермонтов); "Не бродить, не мять в кустах багряных Лебеды и не искать следа. Со снопом волос твоих овсяных Отоснилась ты мне навсегда" (С.Есенин); "Уж не мечтать о нежности, о славе, Все миновалось, молодость прошла! Твое лицо в его простой оправе Своей рукой убрал я со стола" (А.Блок).

Что же получается у Бродского? Хотел бы вернуться в прошлое, но нет возможности из-за рокового стечения обстоятельств. Впрочем, за этим не следует ни истерики, ни обвинений, ни сарказма — только печальный итог, сухая констатация собственной "смерти": "Эта скворешня пережила скворца". Но ведь скворец, он же автор этих строк, еще жив! Человек рассматривает себя как "мертвеца", если умерло все лучшее, что было в его жизни, исчезли розовые облака, "кучевые и перистые стада" юности.

"С точки зрения времени, нет "тогда"", — пишет Бродский. Категория времени — философская категория. Она многолика. О каком времени идет речь в этом отрывке? Возможно, о жизни человека, о его внутреннем состоянии. А здесь время теряет свою одностороннюю направленность и может двигаться в обоих направлениях. То, что живо в сердце, и есть настоящее, тем более для человека, который считает себя "умершим". Отсюда стремление, "напрягая взор", вспомнить все, что осталось в прошлом, вспомнить до мельчайших подробностей: и замысловатую бородку ключа, и как обычно, входя в комнату, плечом включал электричество, и радость от предчувствия долгожданной встречи.

Время остановилось, мир раскололся на две части: "здесь" и "там", и только это имеет для поэта значение. И "там" — в той жизни — "память бродит по комнатам в сумерках, точно вор", как будто вспоминать прошлое это преступление. А может быть, не преступление, просто когда-то раз и навсегда он запретил себе думать о том времени: бесполезно ворошить то, что невозможно вернуть, ничего, кроме боли и отчаянья, это не принесет. Но память вновь и вновь возвращается к болезненной теме, "запуская руку себе в карман", по крупинкам собирая то, что прошло, но не утратило своего значения.