Ipso jure. /лат. «В силу закона.»
Шрифт:
— Моя семья с самого моего рождения запланировала мою судьбу. Я была помолвлена с рождения за одного респектабельного чистокровного мага-богача… Но… я встретила Теда, мы полюбили друг друга… Разумеется, родители были против нашего с ним замужества. Тогда я продала все свои фамильные драгоценности, дорогие вещи, и сбежала к нему. Когда родители поняли, что я не собираюсь возвращаться в их родовое гнездо, то безжалостно убрали меня из семейного гобелена, вычеркнули из завещания, да и из своей жизни тоже.
Первое время нам было нелегко. Денег
Знаешь, — вздохнула Андромеда Тонкс, и взялась за ладонь Вячеслава, вставая, — у нас с ним была прекрасная жизнь. Даже в условиях войны… она продолжалась… Я очень его любила… Но теперь моя главная забота — наша дочь…
— Я могу, — подумал вслух Вячеслав, — в случае чего предоставить вам и кров, и защиту. Я никогда не отказывал здесь никому в помощи… Если что — роды смогут принять лучшие врачи моего Фонда… Знаете, как туго сейчас с врачами, целителями и акушерками… И с любой медицинской помощью у нас в стране… Я дам вам их координаты, и вы всегда сможете с ними связаться, в любое время суток… Я предупрежу их, сделаю это сегодня… И о Ремусе Люпине попытаюсь… Как узнаю — непременно сообщу.
— Спасибо… — последовало сейчас лишь одно слово.
— Знаете, — тихо проговорил Вячеслав провожая ее. — Я бы не советовал говорить вашей беременной дочери новость о смерти ее отца… Это… может…
— Я постараюсь это скрыть, как могу. Я постараюсь быть сильной… ради нее…
Спустя две недели после этого разговора, Рогозина поздно ночью поднял телефонный звонок. Звонили из ему из Фонда, куда он положил Полумну, которая была на сороковой неделе беременности. Это начались роды.
Холод был собачий — февраль в этом был не рад как людям, так и магам, и сильный мороз стоял практически постоянно. На памяти многих старожил такого еще не бывало… Рогозин, одевшись за какие-то секунды, выбежал из комнаты к своему непосредственному начальнику, а именно к Грюму…
Всю беременность им удалось благополучно скрыть от посторонних глаз. Луну сначала перевели в замок — ухаживать там за ранеными и вскрывать трупы, затем, когда выступавший живот было уже нельзя скрыть под мантией и медицинским халатом, он перевел ее в Фонд — так поступали довольно часто, чтобы облегчить работу, и новички в целительском деле набрали необходимую квалификацию, да так там она и оставалась — до самых родов. Он утроил там охрану, на всякий случай. В Фонде она была под чужой фамилией и именем — только лишь одна из акушерок знала, что она жена Рогозина Вячеслава Вячеславовича. После, по планам, он доставляет ее с ребенком в замок — оставлять ее там одну было не безопасно, и они действуют в дальнейшем по ситуации. Единственное — она никак не хотела возвращаться в Россию
— Какой бы ни была наша участь, — твердо говорила она, не поддаваясь на уговоры мужа — рожать в России или просто перевезти младенца к его матери, — я разделю ее с тобой и нашим малышом. У меня все.
Забарабанив в дверь обеими кулаками, он с трудом дождался, когда Грюм, который тоже сегодня прилег, встанет с постели. Обменявшись друг с другом паролями, Грюм спросил, внимательно глядя на взволнованное лицо:
— Что случилось?
— Вы можете отпустить меня хотя бы на сутки? Прямо сейчас.
— Отпущу. — Проскрипел он, демонстративно зевая во весь рот. — Могу я поинтересоваться причиной столь неожиданного внепланового отпуска?
— У меня жена рожает сейчас… — несчастный мобильник уже просто раскалился в потных и горячих руках мужчины.
— Ого! А мы-то все и не знали… Вы правильно поступили… Иди, можешь хоть неделю гулять… Только сообщи нам совой, ладно?
— Ладно! Обещаю!
Рогозин со всех ног помчался к камину, где была налажена сеть…
Все разрешилось утром, в десять. Рогозин, успевший задремать, поднял голову на шум приближающихся к нему шагов. Через двойные двери к нему прошла акушерка, которая принимала роды.
— Поздравляю, у вас родился сын. Три пятьсот, сорок сантиметров. С вашей женой все хорошо, они отдыхают…
Рев радости счастливого новоиспеченного отца, наверное, не слышали сейчас только звезды.
— А к ними можно? — спросил Вячеслав, когда закончил отплясывать на месте и унял ликования. Успокоился.
— Можно, — рассмеялась женщина. — Только ведите себя тише, чем сейчас.
Рогозина на входе в палату заставили напялить халат, повязку на лицо и тщательно вымыть руки. Он, кое-как застегнувшись, толкнул дверь палаты.
Бледная Луна полусидела-полулежала и держала на руках сверток одеяла, в котором кто-то явно копошился. Она и не заметила (или сделала вид, что не заметила) как он присел на краюшек кровати.
— Привет, — прошептал он. Она подняла голову. Ее лицо озарила улыбка. — Ну, как вы?
— Смотри… Вот и па-а-па пришел… Смотри. Во-от… Ти-ш-ш-ш-ше, — укачала она младенца, когда тот недовольно завозился в своем одеяльце.
Рогозин не мог ничего сказать, лишь только улыбался. Младенец — его сын, был прекрасен. Цвет волос был явно унаследовал от матери — он родился со светлыми волосиками…
— А как мы его назовем? У него же должно быть имя… — спросила она, давая маленьким пальчикам схватиться за ее указательный палец. Вячеслав не смог удержаться, и тоже протянул ему свою руку. Малыш чуть подержался за материнскую руку, но потом схватился за отцовскую.
Спор об имени у них не утихал с даты последнего УЗИ. Узнав пол, они мощно друг с другом сцепились, и к консенсусу так не пришли…
— А крепкая у него хватка, — заметил Вячеслав, ощущая внутри тепло. Он стал отцом! Он стал папой! Это так здорово!