Иридея (дилогия)
Шрифт:
«Ах, вот ты как ещё умеешь!» – со злостью подумал Эдриан и прибавил темп. Пришлось ему тоже вспоминать свои скромные магические способности. Перемахнув через стену, он остановился как вкопанный: за стеной не было ни души. Глухая улочка тянулась с одной стороны и, упираясь в стену, поворачивала и продолжалась в другую – ни там, ни там незнакомца не было.
Неподалёку скрипнула дверь, и начальник стражи бросился на звук. Подбежав к той двери, которая, как показалось Эдриану, только что скрипнула, он потянул ручку на себя. За легко отворившейся дверью была кромешная тьма, и начальнику стражи потребовалось время, чтобы глаза привыкли и различили в темноте разбитую лестницу, ведущую наверх. Он стал осторожно подниматься, всматриваясь в каждое
Эдриан сломя голову бросился вниз. Выскочив на улицу, он увидел убегающего незнакомца. «Теперь не уйдёшь!» Начальник дворцовой стражи выхватил из голенища сапога нож и резким движением метнул его в молодого человека. Нож попал точно в ногу незнакомца, и тот, запнувшись, рухнул на брусчатку. Видя, что он не поднимается, Эдриан не спеша подошёл к нему, готовый отразить внезапную атаку. Поддев незнакомца носком сапога, начальник стражи перевернул его на спину.
«Марек Освальдс!» – вспыхнуло имя в голове Эдриана. Выпускник Академии, лучший специалист по фауне Иридеи, многократный дипломант различных студенческих конкурсов. Более того, будучи ещё студентом, он уже вёл занятия по фауне Иридеи у своих однокурсников, демонстрируя блестящее знание предмета. Рассказывали, что он читал лекции с таким самозабвенным упоением, что оторваться было просто невозможно. Более того, он даже выпускал академическую стенгазету, посвящённую биоразнообразию Иридеи. Человеком он был, безусловно, умным, но были за ним и грехи, из-за которых о нём узнал и Эдриан.
Ещё учась в Академии, Марек нажил себе дурную славу противника власти Константина, Властителя Иридеи. Он организовывал студенческие кружки, на заседаниях которых красноречиво ораторствовал о том, что деятельность Константина подрывает естественное развитие Иридеи. Надо отдать ему должное, он мастерски использовал еле уловимые настроения, незримо витавшие в обществе и практически не осознаваемые самим обществом, и ставил их себе на службу. Марек утверждал, что, расширяя взаимодействие с Либертиной, поставившей технологический прогресс выше гармонии с природой, Константин способствует становлению технократии в глобальном масштабе, которая уничтожит Иридею и превратит её в одну большую промышленную территорию, загромождённую фабриками и заводами, как это произошло в Либертине.
В то же время Марек обращал внимание на то, что города Иридеи уже уничтожают деревни. Люди бегут из деревень. Действия Константина, по мнению Марека, направлены на сосредоточение населения в городах, так как народом, собранным в одном месте, легче управлять. Стремясь к единоличной власти, Властитель якобы готов был принести в жертву самобытность народов Иридеи, привести их к единому стандарту подданных, которые будут слепо служить своему надсмотрщику.
Несмотря на то, что, в целом, Властитель Иридеи имел огромный авторитет в глазах практически всех жителей, у Марека нашлось немало последователей: то ли действительно согласных с его взглядами, то ли просто поддававшихся его заразительному негодованию. Так или иначе, Константин не считал это проблемой. В беседах с Эдрианом он высказывался в таком духе, что поощрять юное свободомыслие в известной степени необходимо, так как это, с одной стороны, ослабляет внутренние противоречия в обществе, а с другой стороны, может породить и полезные идеи по улучшению общественной жизни.
Окончив Академию, Марек стал ещё активнее пропагандировать свои взгляды, в том числе через своих наиболее горячих сторонников. С большим трудом начальнику дворцовой стражи всё-таки удалось убедить Константина, что это уже не лезет ни в какие ворота и создаёт реальную угрозу безопасности не только Властителя Иридеи, но и близких ему людей. На последнем Эдриан сделал особый акцент, и это, конечно, сработало – Константин, испытывавший к своему окружению самые отеческие
Эдриан с несколькими стражами ворвались прямо на заседание очередного кружка, на котором Марек с трибуны вещал о необходимости изменений в обществе. По приказу Эдриана, которого интересовал исключительно распространявший смуту выпускник Академии и который понимал, что без этого пылкого оратора все эти кружки сами развалятся, стражи бросились прямиком к Мареку, чтобы схватить и повязать его, однако дорогу им преградили последователи молодого оратора. Пока стражи раскидывали их по сторонам, Мареку удалось незаметно улизнуть через чёрный ход.
Больше о нём никто никогда не слышал. Кружки, которые он организовывал, как и ожидал Эдриан, развалились; смуту больше никто не вносил; воцарилась идеологическая идиллия. Казалось бы, цель была достигнута, и можно было расслабиться, но всё это время начальнику стражи было не по себе: не давали покоя мысли, куда делся красноречивый смутьян и когда он о нём услышит вновь.
И вот теперь, спустя годы, Эдриан встретил Марека при таких странных обстоятельствах. Начальник стражи медленно наклонился над старым знакомым и проверил пульс. «Жив курилка!» – удовлетворённо подумал Эдриан. – «Вот теперь мы с тобой и поговорим по душам!» На лбу у молодого человека красовалась свежая шишка: очевидно, упав, он крепко приложился о брусчатку и потерял сознание, но умудрился при этом не разбить себе нос. Начальник стражи связал ему руки и ноги, взвалил на спину и потащил к ближайшему посту конной доставки. К счастью, идти пришлось недолго: улочка быстро вывела на широкий бульвар, и прямо на перекрёстке оказался пост, да ещё и с парой свободных лошадей. Эдриан заплатил постовому, который сразу признал начальника стражи и потому не стал задавать лишних вопросов и даже помог взвалить связанного молодого человека на лошадь, и направился во дворец.
Когда Эдриан подъехал к дворцу, Марек всё ещё был без сознания. Начальник стражи поручил отнести его в подвальный каземат, осмотреть и доложить, когда тот придёт в себя, а сам тем временем прошёл в свои покои, чтобы продумать план допроса.
Теперь Эдриан думал лишь о том, связан ли как-то Марек с убийством Властителя. Вся прошлая деятельность этого смутьяна, направленная на подрыв авторитета Константина, и его бегство теперь, когда вся Иридея стоит на ушах, казалось бы, убедительно говорили о том, что вот она, нить к распутыванию тайны убийства Властителя. В то же время начальник стражи ловил себя на том, что ему просто хотелось бы так думать, но объективно это могли быть совершенно не связанные события, поэтому он чётко для себя решил, что будет действовать аккуратно и расчётливо, не вешая ярлыков и не позволяя себе делать преждевременные выводы – это позволит ему получить больше информации, не искажённой собственными домыслами.
Эдриан уже примерно прикинул, как и о чём он будет спрашивать Марека, когда в его покои вдруг настойчиво застучали, потом двери распахнулись, и влетевший страж, запыхаясь, доложил:
– Господин начальник стражи! Случилось непредвиденное! Вам срочно нужно это видеть!
С дурным предчувствием Эдриан помчался за стражем. Они быстро спустились в подвал и добежали до каземата. Начальник стражи оттолкнул часового, стоявшего у открытой двери в камеру и ошарашенно смотревшего внутрь, и, заглянув, весь похолодел:
– Что, чёрт побери, здесь произошло!? – воскликнул Эдриан, глядя на изуродованное тело Марека. Оно всё было словно обглодано: глубокие рваные раны покрывали его с ног до головы, а лицо было выгрызено подчистую.
– Господин начальник, – оправдываясь, залепетал часовой, – я услышал крик о помощи из камеры, но не придал этому значения: мало ли что там может голосить заключённый. Потом раздался кошмарный истошный вопль, прибежал Генри, и мы вдвоём отперли дверь. Заглянули внутрь, а там вот это. И Генри сразу побежал звать вас, а я остался.