Иррационариум. Толкование нереальности
Шрифт:
«Мы все спешим за чудесами. Но нет чудесней ничего, чем та земля под небесами…» Вот привязалась, зараза, целый день крутится – «над крышкой гроба, над крышкой гроба…» Чтоб вас всех!
Дома ничего собирать в дорогу, разумеется, не стал. Позвал в окно Тимку. Тот, предвкушая трапезу, живо объявился на кухне. «Мур-р», – энергично произнес Тимур, в смысле «че хавать будем, хозяин?». Дмитрий сгреб кота в охапку и понес к соседке.
У соседки-пенсионерки он оставлял кота, когда уезжал в январе в отпуск.
– Зинаида Германовна, приютите
– Конечно, Димочка, конечно. Вы же знаете – мы с Тимошей в прекрасных отношениях.
– Дело в том, что я в командировку. Скорее, что длительную. Возьмите пятьдесят рублей, если не хватит, я еще вышлю.
– Да-да, разумеется… Я поняла, – растерялась соседка.
Дмитрия она уважала, само соседство с офицером милиции вносило спокойствие в жизнь Зинаиды Германовны.
– Ну, вот и спасибо. Я надеюсь на вас, Зинаида Германовна. До свидания.
Монастырь КГБ – в свое время мужской общежитский монастырь, а теперь «большой дом» – стоял на самом высоком холме, нависая над городом. Территория с двумя трехэтажными зданиями и перестроенной под спортзал церковью отгородилась от мира крепостной стеной с башенками, крытыми черепицей свежего зеленого цвета.
У ворот Дмитрия окликнул из будки КПП офицер. Дмитрий сообщил, к кому и куда. Его записали, выдали временный пропуск.
– Ближнее здание. Второй этаж.
Дмитрий потянул на себя массивную деревянную дверь, вошёл в гулкий пустой вестибюль, огляделся. С портрета над раздевалкой взирал Феликс Эдмундович – серьезно, решительно. Узкая, под низким давящим полуарочным сводом, высеченная из камня лестница, истёртая за несколько сотен лет сандалиями – или что они там носили? – монахов, привела на второй этаж, испещренный, иначе не скажешь, нишами с дверьми. Хорошие стены. Мощные. Бронебойным не прошибёшь.
В кабинете номер двести семнадцать тишину тоже ничего не нарушало – окон не было, да и откуда им взяться в бывшей монастырской келье? Только дым клубами расходился под тусклой лампой в казённом абажуре. Гера восседал за столом, многозначительно уставившись на мохнатый ковер под ногами, твердо опершись о спинку кресла.
– Садись, чегевара, – указал он на стул.
– Лучше – присаживайся, – уточнил Дмитрий. – Курить у тебя, вижу, можно? Не задохнёмся?
Геракл не ответил, только ткнул пальцем вверх: там, в потолке, имелось что-то вроде зарешёченного отверстия, и Дмитрий запыхтел беломориной.
– Так где, говоришь, ночью шлялся?
– Не чуди, капитан. Ты ж сам у меня был. Куда мне шляться?
Гера задумчиво разминал в пальцах «Мальборо». И сам был задумчивый. Не сказать – пришибленный.
– Это да, – наконец ответил он, – бакш от тебя слегка пёр застарелый. Водка с пивом, а?
Ну да, вспомнил Дмитрий, Геракл ещё в школе милиции любил спорить, что по перегару определит, кто чего с чем намешал. И всегда выигрывал. Ему бы да в ищейки с таким нюхом. Так ищейка и есть. Ходит кругами, принюхивается… друг детства.
– А дверь мне чего сразу не открыл?
– Слушай,
– Для определённости – разъяснительная беседа. Я тебе даже бумажки официальной не прислал, не заметил?
– Да! – Дмитрий в ярости загасил «бычок», смяв мундштук. – Сидел с близнецами, проводил сеанс чёрной магии, тут твой звонок, я их в окно, благо – первый этаж, быстро глоток водки, прикинулся сонным… Тебе это надо услышать?
– А ты не горячись, чегевара. Потому как дело тут – государственной важности. Я тебя предупреждал – не лезь. Предупреждал?
– Да где ж я лез?
Геракл, наконец, закурил.
– А что я должен думать? На пивняке они к кому пришли? К тебе пришли. Скажешь, случайность? Допустим. Только работа у нас такая, что не верим мы в случайности. Мы Комитет Государственной Безопасности. Государственной! Книжка такая полезная есть, больше в самиздатах распространяют, а я бы её миллионными тиражами. «Жук в муравейнике» называется – не читал? Зря. А я по роду службы… Там хорошо сказано, что наше дело – при малейшем подозрении на появление чёрта организовать производство святой воды в промышленных масштабах. И пусть мы ошибёмся и над нами будет хохотать весь мир… пусть мы ошибёмся…
А ведь плохо тебе, сукин сын, понял вдруг Дмитрий. И колбасит тебя, и штырит, и не знай я тебя, спортсмена, коммуниста, образцового семьянина, решил бы, что обдолбался ты дрянью какой редкостной, а теперь ловишь отходняк.
– Дожать не хочется? – негромко сказал Дмитрий.
– Что?
– Дожать. Как того студента.
Взгляд Геры сделался страшен. Нет, не ярость полыхнула в нём, не злость: пустота и холод безумия глянули бездонными колодцами на оторопевшего старлея.
– Забудь, – чужим скрипучим голосом произнёс Геракл. – Никогда. Или убью. Сразу.
– Извини, Гера. Извини.
Геракл завозился с очередной сигаретой, сломал несколько спичек, подкурил.
– Теперь о главном. Я задерживаю тебя на неопределённый срок. Посидишь в нашем ИЗО. Так надо, прежде всего, для твоей безопасности. И не только твоей. Мы задержали всех, кто контактировал с феноменом.
Вот значит как.
– Документы тебе сдавать или где?
– Ты снова не понял. Ничего не сдавай. Табельного оружия, надеюсь, при тебе нет?
– В отпуске я, – буркнул Дмитрий. – Можно подумать, не знаешь.
– Знаю. Папиросы есть?
– Две пачки.
– Закончатся – сообщишь. Условия у нас тут, как в гостинице, не ваши СИЗО да зоны.
Видно, Гера нажал кнопку под столом, потому что дверь распахнулась, и на пороге кельи возник бравый сержант-«краснач».
– Медынский!
– Слушаю, товарищ капитан!
– Препроводить задержанного в изолятор временного содержания. Бокс номер два, с удобствами.
– Есть! – козырнул сержант и поправил зачем-то пояс.
– Помни, – крикнул вслед Геракл, – для твоей безопасности!