Исцеление
Шрифт:
Тимофеев в упор смотрел на Шумейко, она покраснела. Вдобавок еще и потому, что хотела вызвать на завтра к себе Михайлова, и покачала отрицательно головой.
— Не знаешь, плохо, что не знаешь. А какой он измочаленный после операций выходит? Не шутка — 40 операций сделать, раньше и 50 делал.
Михайлов вмешался в разговор, урезонивая Тимофеева, что приехали они отдыхать, а сами все о работе и о работе, когда напиться успели?
Смех полетел по просторному бассейну, заставляя ненадолго повернуться в их сторону плавающих и играющих в мяч женщин. Вспомнили мужчины старый анекдот о том, как собрались мужики своей компанией водки
Шумейко смотрела на Михайлова и поражалась все больше и больше, думая о том, что он не только крупный ученый, практик, но и веселый, душевный человек. Такой препарат изобрести — цены ему нет! И не отдать куда-то, здесь производить. И экономист, и политик, сколько сочетаний в одном человеке! Жаль, что не познакомилась с ним поближе раньше, ругала она себя. Ей не терпелось узнать: что же приготовил для нее Михайлов, что попросит или поручит ей? И словно догадываясь о ее мыслях, Николай Петрович спросил:
— Ирина Валерьевна, как вы считаете, не пора ли СПИД лечить?
— А вы знаете как?
— Знаю, не знаю — уже лечу его и излечиваю, — ответил он.
Шумейко ахнула от удивления.
— Это же Нобелевская премия! Нет, невозможно, что бы и витасклерозин изобрести, и операции делать, и СПИД лечить. Как в вас все это сочетается, уму непостижимо!?
Здесь, в этой тесной компании Михайлову верили на слово, никто и не подумал сомневаться в его словах. Его авторитет был настолько незыблем, что скажи он о существовании марсианского поселения где-нибудь в глубинке России — поверили бы, как обычно удивляясь и считая его посредником или руководителем этого селения. Михайлов понимал это и старался подтверждать свои слова фактами.
— Ирина Валерьевна, — продолжил Николай Петрович, — я подробно и тщательно исследовал вирус иммунодефицита и на уровне генной инженерии создал препарат, который устраняет заболевание в течение 8 — 12 часов. Вы знаете, что в клинике меня ждут многие и многие больные, которым кроме меня не поможет никто, я не могу разорваться на несколько частей и заниматься всем сразу. Поэтому в течение нескольких дней Вика с Аллой Борисовной отпечатают вам все необходимые материалы по лечению СПИДа. Комитет здравоохранения я попрошу заняться этими материалами самостоятельно — провести лекарственный препарат, я назову его спидовитом, через все необходимые инстанции — утвердить в фармкомитете, запатентовать и так далее. Обязательно обсудить судьбу спидовита с экономистами и юристами, пусть просчитают, что нам выгодно в плане его производства, а юристы позаботятся о его неприкосновенности. На западе расколют формулу лекарства, начнут его производить сами, а нам, я думаю, это не выгодно. Вот и должны юристы защитить препарат от всяческих посягательств.
Пока варится каша с изучением, оформлением и утверждением препарата, Белецкий займется заранее вопросами его производства на территории города. Стройте новые цеха, создавайте филиалы завода, это все в довесок к производству витасклерозина, Виктор Юрьевич. Решайте необходимые вопросы с мэром, губернатором — просите, настаивайте, требуйте, предлагайте. Подумайте о будущем названии фирмы, которая должна обойти, стать первой среди ведущих фармацевтических фирм мира. Вот такая ваша ближайшая задача, господин Белецкий и мсье Граф.
Михайлов
— Государственный муж! — поднял вверх палец Тимофеев, обнял Михайлова за плечи. — Не беспокойся, Николай Петрович, они все сделают, как надо, мы с мэром проследим и поможем во всех вопросах, — ответил за всех он.
— Теперь можно и искупаться, — предложил Александр.
Взрослые мужчины плавали, резвясь, как дети, кидали мячик, гонялись друг за другом. Женщины, к этому времени уже вышедшие из воды, любовались ими, каждая своим любимым.
— Вот так посидишь, поговоришь, поплаваешь, и все накопившееся нервное напряжение улетучивается мгновенно. Прелесть и красота! — говорил Тимофеев, выходя из воды, — давайте на посошок и по домам пора.
Пока собирались к столу, Тимофеев отвел Шумейко в сторону и тихонько попросил:
— Цени его, Ирина Валерьевна, на руках носи. Большой он ученый и еще большей души человек. Не дают таким людям у нас в России развернуться, но пока мы здесь, на своих постах — будем помогать ему во всем. Заложили мы клинику, ты знаешь, я держу на контроле, но и ты возьми на свой личный контроль. Будем грызть землю зубами, но сдадим ему клинику в срок. Не его это дело — строительством заниматься. Подумай и об иностранцах, журналистах, начнут они его сейчас атаковать. Все продумай, организуй, прессу держи на контроле: чтобы не лезли к нему постоянно и были в курсе событий.
— Все сделаю, Сергей Ильич, не беспокойтесь, — ответила она.
— Вот, вот, сделай, — он вздохнул, — пойдем к столу.
Тимофеев подошел, взял бокал и обратился к Николаю Петровичу:
— Много хороших и теплых слов сказано сегодня в твой адрес. Я говорить не буду. Низкий тебе поклон, господин доктор Михайлов, от всего российского народа!
Тимофеев поклонился в пояс и выпил бокал до дна.
Гаврилин развалился на диване, смотрел телевизор. Закончив мыть посуду на кухне, Зина подсела к нему, обняла, положив голову на плечо.
— Что показывают?
— Да одно и то же, — отмахнулся он.
Зина посмотрела на академика Михайлова, в приглушенном звуке он что-то неслышно объяснял журналистам, хотела прибавить звук, но не решилась, взглянув на Сашу. Он всегда делал вид, что открытия Михайлова его не интересуют, хотя всем, и даже Зине, мог объяснить, что исследования передовые, результаты хорошие, необходимые практической медицине. У Гаврилина словно иссякал словарный запас: он никогда не говорил замечательные, лучшие, прекраснейшие, знаменитые — хорошие и все. Зина знала, что оставаясь один, он всегда тщательно просматривал статьи о Михайлове, его изобретениях и открытиях.
— Почему ты его так не любишь? — решилась спросить она.
— Любят женщины, Зина, — отшутился Гаврилин.
— Ты понимаешь, о чем я говорю.
— Причем здесь любишь, не любишь, не в ромашки играем. Он хороший врач, ученый.
Саша снова замолчал, и Зина поняла, что продолжать бессмысленно. Она вспомнила их визит к нему и уже не понимала — чего конкретно они испугались тогда, вернее придумывала событиям самые невероятные объяснения. «Его глаза… ну и что? Расширенный зрачок, упала какая-то тень, вот и показалось с переутомления».