Исцели меня
Шрифт:
— Потом за меня крепко возьмешься?
— Да, — как ни в чем не бывало произносит Бестужев.
— Ты меня сегодня к врачам отправлял, а сам не пробовал обследоваться у психиатра?
— Спасибо, что заботишься обо мне. Я — здоров.
Не бывает! Ну просто не бывает таких людей. Ну как можно быть таким…таким…Господи!
— Я никуда не перееду и не будет у нас никакого брака даже оформленного только на бумагах. Понял?!
— Будет. Уверяю тебя, настанет день, когда ты будешь мне не только благодарна, но и как в самом банальном кино — будешь по мне сохнуть. Так сохнуть, что некоторые не только отойдут на
— Да… тяжелый случай. Я бы сказала, тяжелее, чем мой.
— Запущенный, я бы сказал, — подытожил Бестужев, переводя взгляд на окно.
— Слушай, а раз ты такой герой и решил взять меня вот такую снова в жены, чего ж ты раньше не пришел? Где ты был два года?
— Устраивал мир во всем мире.
— Нет, я так не играю. Это мой ответ.
— Значит кормил голодных детишек.
— И это тоже мой ответ.
— Тогда не знаю, что тебе сказать.
— Правду. Не находишь это забавным? Когда-то ты меня именно в машине допрашивал на наличие правды. А теперь — я. Ну так что, где ты был два года? — допытываюсь я.
— Сидел, — в своей типичной манере безэмоционально бросает Бестужев, устремляя на меня свой взгляд. — Точнее так, отбывал срок.
Кажется, я открыла рот или выпучила глаза. Или то и другое. Понятия не имею. Просто… просто «сидел» это вот совсем не вяжется с таким как Бестужев.
Глава 10
Пауза непозволительно долгая. Такая долгая, что я успела рассмотреть каждую черточку его лица. И ничего. Ничегошеньки не указывает мне ни на то, что он говорит правду, ни на то, что шутит.
— Олег, включи, пожалуйста, что-нибудь из моего любимого, — неожиданно произносит Бестужев, поворачиваясь к водителю. И когда через несколько секунд из динамиков звучит какая-то оперная лабуда, до меня вдруг доходит. Он меня просто разводит в своей типичной манере.
— Сидел — это значит сидел и слушал оперу? Сидел на диване и думал? Отбывал срок на работе? Ну что там еще придумает твоя изощренная фантазия?
— Ну в принципе, можно сказать и так.
— Ты издеваешься?
— Нет. Технически я действительно сидел и иногда слушал оперу, равно как и отбывал срок, проводя в голове очень большую работу. Даже больше, чем обычно. Ну и на диване, конечно, тоже сидел. У меня были очень комфортные условия. Это один из плюсов больших денег. Даже в СИЗО и других местах можно получить все, что хочешь.
— То есть ты не шутишь? Ты действительно сидел? За что?! Такие как ты не могут… не могут.
— Что не могут?
— Сидеть. Ты не такой.
— Какой? — допытывается Глеб.
— Неплохой.
— Неплохой — это равно хороший? Чего ж ты тогда меня ненавидишь, если я неплохой?
— Это совсем другое! — взрываюсь я. — Выключите эту фигню! — резко бросаю водителю.
— Оставь, Олег. А кто, по-твоему, сидит, Соня?
— Плохой, — не задумываясь бросаю я. Детский сад. Понимаю, что мой ответ крайне глуп, но… ведь так и должно быть. Глеб же усмехается, но, как ни странно, по-доброму.
— Наивное дитя. В котле со змеями варилась, но до сих пор сплошной наивняк. Пора как-то просыпаться и выключать режим опилок в голове. Я тебе открою страшную тайну, в половине
— А тебя за что? Просто так?
— Меня — не просто так.
— А за что?
— Откуда такой интерес к моей персоне?
— Ко мне сватается бывший зек, я опасаюсь за свою жизнь, вот и все, — в наглую бросаю я. Правда, на мои слова Бестужев только лишь хмыкает, а потом вполне серьезно произносит:
— А вообще правильно, опасайся. За своего отца, — после незначительной паузы добавляет Глеб.
Очередной молчаливый коллапс. Я не знаю как на это реагировать. В голове складываются десятки не самых радужных картинок. Да, временами я дура, чего уж там, вот только даже я могу предположить к чему он ведет.
— Это папа тебя, да?
— Подставил? Да.
— Зачем?
— Глупый вопрос, Соня. Для того, чтобы что-то получить.
— Получил?
— Ну куда ж без этого.
— И что он получил?
— Это детали, в которые тебе не нужно вдаваться. Хотя бы по той причине, что ты все равно в этом ничего не понимаешь.
— Можно подумать, тебя в свое время кто-то просил вдаваться в детали моей работы и давать свою оценку.
— Не путай небо с землей. Я в твоей работе понимал больше, чем ты.
Самое неприятное, что сказать мне на это совершенно нечего. Понимал. Вместо этого я задаю вполне резонный вопрос.
— Неужели ничего нельзя было сделать?
— Всегда можно что-то сделать.
— А ты почему не сделал?
— Потому что я своего лишаться не намерен. Мое — только мое. Не для этого я столько работал, чтобы кому-то отдать. В этом и есть «что-то сделал».
— И когда это все случилось? — растерянно бросаю я.
— Через пару дней после твоей аварии. На самом деле в этом всем есть большие плюсы. Например, как самоликвидация некоторых людей. Или, например, в ограниченном пространстве, когда у тебя вроде бы есть все необходимое, мозг работает по-другому. Идеи фонтанируют. Ну и самое главное, взять твоего папулю за глютеус максимус — истинное наслаждение, — смотрю на него как на ненормального, совершенно не понимая, что он имеет в виду. То ли мой мозг атрофировался из-за внезапного осознания, что Бестужев точно не врет — папа его подставил, то ли от того, что теперь я понимаю почему в кабинете Глеб вел себя так нагло и уверенно.
— За что взять папу?
— За большую ягодичную мышцу.
— Ясно, — что ничего не ясно.
— Да за жопу, Соня. За жопу. Он-то думал, что я надолго, а оказалось нет, да еще я теперь и с козырями. Буду твоего папу как куклу за ниточки дергать. Влево, вправо, назад, вперед. Не послушался — расстрел. Шутка. Про последнее шутка. Обойдемся без жертв, — сказать, что такого я не ожидала — ничего не сказать. Внутри меня в очередной раз просыпается жуткая обида на папу. — Заметь, ты сама затеяла этот разговор. И чтобы ты до конца понимала — теперь твой отец может в одночасье лишиться всего. Надеюсь, тебе не надо объяснять, что за этим может последовать. Вот тебе еще один стимул поскорее подняться на ноги, чтобы ни от кого не зависеть. И да, не надо сейчас ничего говорить. Молчание — почти всегда золото. Будь умнее и из всего сделай для себя не только выводы, но и выгоду. Олег, — резко переводит от меня взгляд. — Сделай, пожалуйста, чуть тише.