Ищи на диком берегу
Шрифт:
Тайин внимательно вслушивался в слова офицера; вслед за офицером говорил священник. Оба старались говорить медленно и внятно. Тайин отвечал им на спотыкающемся испанском языке, потом повернулся к товарищам:
— Говорят: мы крали корову, потому наказание. Будем здесь работать.
Офицер засыпал Тайина вопросами. Алеут то и дело поминал в своих ответах название корабля. Священник размеренно обмахивал веером свое одутловатое лицо. Этот коротышка был круглый и румяный, как наливное яблочко. Однако острые серые глазки, спрятанные в мясистых складках, были твердые, как мушкетные пули.
— Скажи им, чтобы
— Я сначала раньше говорил, — отвечал Тайин.
Он тоже покачивался на распухших ногах.
Испанцы не спешили. Мимо проходили индейцы: мужчины в рваных синих штанах и женщины, закутанные в бесформенные хлопчатобумажные платья, — с любопытством поглядывая на вновь прибывших. Наконец офицер и священник удалились.
Пленники продолжали стоять под солнцем, охраняемые солдатами.
К ним подошел индеец с двумя ведрами воды. На нем были изношенные коричневые штаны и рваная синяя рубаха, широкополая соломенная шляпа защищала его смуглое лицо от солнца. С собой он принес баночку мази и чистую ветошь.
Под стеной тюрьмы оставалась узкая полоска тени. Пленникам разрешили сесть в тени, пока индеец обрабатывал их раны. Солдаты наблюдали за ними, лениво опираясь на ружья.
Индеец просунул тонкое лезвие ножа между кожаными путами и гноящейся щиколоткой Тайина. Захар видел, как побледнело лицо алеута, когда индеец начал перепиливать задубевшую сыромятную кожу. Индеец вытащил въевшийся в кожу ремень, промыл сочившуюся гноем ссадину и досуха промокнул ее ветошью. Потом наложил черной мази на тряпку и сделал перевязку. Тайин откинулся к стене и устало выдохнул:
— Спасибо, грасиас.
Лицо его было серым.
Все с тем же бесстрастным видом индеец принялся за следующего. Он работал быстро и сноровисто. Захар решил, что это их местный фельдшер. Его помощник, мальчик-индеец, принес еще воды.
Когда пришел черед Захара, он чуть не сомлел, пока с него стаскивали сапоги. Сапоги снялись вместе с полосками кожи. Прохладная вода и черная, остро пахнущая мазь смягчили боль. Захар напился воды и прилег в тени.
В первые же недели жизни в испанской миссии Захар совсем пал духом. Как только ноги у пленников поджили, их послали на полевые работы. Захар работал среди индейцев, оторванных от своих очагов и семейств. Изо дня в день он видел вокруг себя несчастные лица обездоленных «лос индиос», которых заставляли обрабатывать землю примитивными деревянными орудиями. Каждое утро их выгоняли на работу, как скотину. Солдаты подкалывали их пиками: «Быстрей, быстрей!» Вечером их гнали скопом, как стадо, в миссию. За непослушание хлестали бичами. Палки и столб для наказаний ожидали более серьезных нарушителей, особенно тех, кто пытался бежать из миссии домой.
Вместе с полусотней индейцев Захара запирали на ночь в одном из длинных бараков. Женщин запирали отдельно. Барак кишел насекомыми, пахло в нем, как в логове диких зверей. Люди спали прямо на земляном полу или на плетеных соломенных матах, укрываясь грубыми одеялами, задубевшими от грязи. По приблизительным подсчетам Захара, в миссии жило около тысячи человек.
Кормили их сушеной кукурузой и жидкой размазней, которая называлась «пиноль»; изредка давали немного
Люди, с которыми обращались как со скотом, и вели себя как скот. С овечьей покорностью повиновались они своим хозяевам. Захару казалось даже, что индейцы стараются держаться поближе к конным стражникам, подобно тому как стадо овец жмется к своему пастуху.
Каждый новый день в точности походил на минувший. На рассвете рабов выгоняли во двор. Падре, позевывая, читал молитву перед строем. После работы их снова сгоняли на молитву. Большая часть воскресенья, свободного от полевых работ, уходила на богослужения. Захар глядел на все это, как на дурацкий балаган.
Однажды, после очередной бесконечной проповеди, Тайин осведомился, одна ли вера у русских и у испанцев.
Захар сказал, что одна.
— Только у русских — православная, византийская церковь. А испанцы — римские католики.
— Почему?
— Сам не знаю. Вера-то вроде одна, а церкви разные. Я знаю только, что русские попы ходят волосатые, бородатые и могут жениться. А испанский падре лицо бреет и даже макушку, ты сам видел. И жен им нельзя иметь.
— А ты сильно веришь в русскую веру?
Захар задумался.
— Понимаешь, — протянул он, — меня ведь священник воспитал. Но я уже не верую так, как прежде. Знаю только, что русская вера правильная, а испанская — неправильная, вот и все.
Захар спросил, какая вера у алеутов. Тайину явно не хотелось распространяться об этом. Когда он все же неохотно заговорил, оказалось, что он безоговорочно верит в своего бога или богиню — Захар сразу не понял. Во всех водах живет божественная сила — в море, в озерах, в реках. Она добрая, хорошая, но в то же время капризная и коварная. Она похищает людей и уносит их в свое логово. Обычно они там и остаются. Но иногда она позволяет человеку вернуться на землю. Только «сперва сначала» она вынимает у него из груди сердце. Когда Тайин был еще мальчиком, он сам видел в своем селении человека, которому довелось побывать в море у водяной богини. Все боялись этого человека, это был ходячий труп, жертва водяному божеству. Зовут эту богиню Эль.
— Погоди-ка, — прервал его Захар. — Так этот бог женщина?
В родах Тайин никогда не был силен. Большинство имен существительных у него было женского рода.
— Да, да, — спокойно согласился Тайин. — Ее зовут Эль.
Сам Захар по натуре был скептиком, однако глубина и сила веры Тайина произвели на него сильное впечатление. Он спросил:
— Так ты думаешь, что эта водяная богиня, Эль, хватает каждого, кто попадает в воду? А ежели он хорошо плавает?
— У каждого человека свой, как это, помощник. Дух-помощник. Ангел… как это вы говорите? Ангел-помогатель?
— Ангел-хранитель?
— Угу. Ангел-хранитель смотрит за ним. Не дает Эль утащить человека. Бывает, ангел ленивый стал, забывает, не смотрит. Тогда плохо. Эль, она тащит этого человека вниз, под воду. Берет ему сердце.
Подумав, Захар спросил:
— А этот ваш ангел-хранитель — он белым людям тоже помогает?
Тайин пожал плечами:
— Не знаю.