Ищите Солнце в глухую полночь
Шрифт:
– Ты слышал, Андрей?
– Да.
– И что же?
– Пойдем на Сосьву.
Валентин, постукивая кулаком по колену, угрюмо посмотрел на него.
– Послушай, Шелест, давай взглянем на вещи трезво. Экспедиция провалилась, это же совершенно ясно, и провалилась не по нашей вине...
– Мы нашли границу краевого прогиба, – прервал его Андрей.
– Но ведь мы не геологи, – сказал Валентин. – Мы сделали все, что требовалось от нас. И никому в голову не придет обвинять нас в том, что мы вернулись.
– Но мы нашли границу краевого прогиба, – повторил Андрей.
– И
– Мне нужно, – раздельно сказал Андрей. – Да и вам, думаю, тоже.
Наконец-то он поднял голову. Николай попытался разглядеть выражение его глаз, но это не удалось – пламя костра отсвечивало в стеклах очков.
– Послушайте меня, – сказал Андрей. – Мы прошли самую тяжелую часть пути. Если мы повернем назад, все полетит к черту. А для чего мы тогда делали все это? Почему мы должны вернуться с полпути? И почему в жизни каждого из нас должно остаться еще одно незаконченное дело? И дело необыкновенно важное и большое, вы же отлично знаете это. Может быть, самое большое и самое важное из всех дел, которые были у нас. Я плохо знаю вас, но уверен, что это так, потому что не настолько часто нам представляется возможность делать большие дела. Ведь ясно же, что если гипотеза шефа подтвердится...
– Вот именно, – прервал его Валентин. – Гипотеза шефа. И шеф получит благодарности, премии, а мы – все те же сто семьдесят целковых. Впрочем, ты получишь двести пятьдесят. Да если шеф прослезится в приступе благородства, еще сотню накинет.
Андрей отозвался не сразу.
– Очевидно, мы говорим на разных языках. Ты в этой экспедиции видишь возможность получить сто семьдесят целковых, а я – нечто большее. А потому прекратим дебаты. А на Сосьву все-таки пойдем – это ненамного труднее, чем вернуться назад, в Приуральский, – мы уже слишком далеко ушли. А так как я не могу заставить тебя работать больше, чем на сто семьдесят целковых, то можешь не ходить на измерения. Это будет по меньшей мере справедливо – ведь я получаю на целых восемьдесят рублей больше, чем ты.
– Решил глоткой взять? – усмехнулся Валентин.
– Нет, – сказал Андрей, – просто вношу ясность.
– Смотри не промахнись...
– Хватит, доктор, наговорились, – Андрей поднялся.
– Ну-ну, – протянул Валентин.
А когда укладывались спать, он сказал Николаю:
– И все-таки надо идти назад. Завтра мы заставим его сделать это. Я не собираюсь уродоваться здесь ради его прекрасных идеалов. Ты-то как?
– Посмотрим, – сказал Николай.
Ночью ушел Харлампий. Ушел тихо, воровато, вытащив из рюкзака Валентина банку тушенки и десятка полтора сухарей. Утром на его месте нашли записку – несколько неровных корявых строчек: «Ухожу домой. Подыхать здесь не хочу, а если вы пойдете дальше – пропадете как пить дать. Пока не поздно, возвращайтесь».
Андрей внимательно прочел записку, негромко сказал:
– Так...
Бережно расправил смятую бумагу, спрятал в карман и спокойно, словно ничего не произошло, сказал:
– Давайте собираться. Позавтракаем на Толье.
Валентин хотел что-то сказать, но только махнул
Они довольно быстро спустились к Толье. Речонка эта оказалась узенькой, словно ручеек, но бурливой и злой. О том, чтобы идти по ней на плотах, нечего было и думать.
После завтрака Андрей и Олег ушли с гравиметром на перевал, а Валентин отправился на охоту. Вернулся он скоро, с пустыми руками, даже ни разу не выстрелив.
– Что так быстро? – спросил Николай.
– А, – в сердцах махнул рукой Валентин и зябко поежился. – Ни одного голоса птичьего даже не слышал. Попрятались все, что ли? Или вообще здесь ничего не водится? Да и не удивительно, если так, тайга здесь как тюрьма, черным-черна. Вроде преисподней, и болота кругом. Уходить надо, Колька, – тоскливо добавил он. – Прав Харлампий – пропадем здесь. Вот-вот холода начнутся – тогда совсем загнемся.
– Ты прав...
– Слушай, я вот что надумал. Этого фанатика не переубедишь. Надо уйти, и все.
– Бросить их? – сердито сказал Николай. – Не выдумывай.
– Да не бросить. Уйдем и скажем, что будем день ждать их на перевале. Вот увидишь, придут как миленькие.
– А если нет?
– Да куда они денутся?! Вдвоем же не пойдут. К тому же им придется бросить магнитометрию, тогда поневоле придется вернуться.
– Андрей говорил, что магнитометрия не так уж важна, главное – гравика.
– А чего там, главное, не главное. Не пойдут они одни, не сумасшедшие же они в конце концов? Вернутся сразу же, потом еще и спасибо скажут.
Николай подумал и согласился:
– Ладно. Только если не вернутся, пойдем обратно.
– Хорошо, хорошо, – с облегчением сказал Валентин; он явно не верил в то, что Андрей пойдет дальше.
На следующее утро Валентин сказал Андрею:
– Разговор есть, Шелест.
– Опять? – прищурился Андрей.
– Да, опять, – зло сказал Валентин. – Дело слишком серьезно. Ты не имеешь права один решать судьбу отряда. В таких случаях каждый волен решать сам за себя, если уж ты не хочешь прислушаться к голосу благоразумия; так вот – или мы уходим все вместе, или...
– Что – или? – жестко глядя на Валентина, спросил Андрей.
– Или мы уйдем вдвоем.
– А-а, – протянул Андрей и спокойно добавил: – Ну что ж, идите. Забирайте одну палатку, спальный мешок, разделите продукты и валяйте.
Он отвернулся и стал укладывать рюкзак.
На Николая он даже не взглянул. Валентин миролюбиво сказал:
– Слушай, Шелест, брось валять дурака...
– Я же вам сказал – идите, – бросил Андрей, не оборачиваясь. – Что еще?
– Будь хоть ты поумнее, Олег.
– Может быть, потрусливее? – насмешливо сказал Олег.
– Вот как?..
– Да, так, – отрезал Олег.
В глазах Валентина сверкнуло бешенство. Он взял свой рюкзак, бросил Николаю:
– Собирайся.
Тот не пошевелился.
– Ну, ты идешь или нет?! – заорал Валентин, выходя из себя.
– Да, – ответил Николай.
В гнетущем молчании они собрали свои вещи. Постояли.
– Мы уходим, – отрывисто сказал Валентин. – Будем ждать вас на перевале до двух часов завтрашнего дня.