Ищите связь...
Шрифт:
ВЕСЕЛЫЙ ГОРОД РЕВЕЛЬ
«Казино». Превосходная программа! — «За грехи матери». Длина картины 1200 метров. Часть I: «Под звон бокалов. Дочь кокотки. Призыв смерти». Часть II: «Возлюбленный Лоренцо. Неожиданное возвращение. Я убил ее мужа». Часть III: «Неожиданная встреча. Смелый план. Правда восторжествовала».
«Те-Рояль-Био» — «Четыре черта, четыре!!!» 2-я часть.
Театр «Экспресс-Био» — «Безумие и любовь». — Захватывающая драма из современной жизни. В исполнении первоклассных артистов.
Цирк. В первый раз в Ревеле московский
Ресторан Хр. Мейера — каждый вечер концертная программа.
Аэродром по Нарвской улице — в субботу 2-го и в воскресенье 3-го июня в 6 часов вечера летит Уточкин. Полеты будут совершены независимо от погоды. Число билетов ограничено».
«Если встреча наблюдаемого с филером неизбежна, то не следует ни в коем случае встречаться взорами (не показывать своих глаз), так как глаза запоминаются легче всего».
Тирбах, Эльснер и лейтенант Затурский, сверкавшие ослепительной белизной кителей и фуражек, с нетерпением ожидали катера, который должен был доставить их на берег. На рейде в Ревеле стояли уже третьи сутки, и каждое утро свободные от вахт стремились в город, обещавший столько интересного. Конечно, это был не Гельсингфорс, но и здесь, в Ревеле, есть рестораны с недурной кухней, к примеру «Губертус» и «Жаке», да и при гостинице «Золотой лев» ресторан был неплох, а в «Горке» у Новых ворот предлагали довольно сносный дивертисмент. В Ревеле начал гастроли московский цирк Труцци, а на аэродроме по Нарвской совершал полеты на аэроплане знаменитый авиатор Уточкин, выступавший с этим номером в Петербурге и Гельсингфорсе.
Планы у офицеров были разными. Эльснер собирался осмотреть старый екатерининский дворец в Кадриорге, Тирбах сказал, что зайдет в антикварную лавочку, поищет подарок ко дню рождения тетки, а Затурский заявил, что убьет время игрой в бильярд.
— Люблю эту игру, — признался он, — глазомер хорошо развивает.
— Смотрю на вас, господа, с завистью, — вмешался в разговор стоящий у трапа лейтенант Соболев, — сам бы сбежал в этот милый, провинциальный романтичный Ревель, когда бы не постылая вахта на сонном рейде. А после вчерашней эскапады так бы хотелось проветриться!
— Хорошего понемножку, — улыбнулся Затурский, — вчера, по-моему, ваш организм тихо плакал от излишней нагрузки…
— Да, были схватки боевые… — мечтательно произнес Соболев. — Ну да ладно — не суждено сегодня продолжать наши гусарские игры. А кстати, господа, отчего бы вам не зайти в «Экспресс-Био». Шикарная кинематографическая программа: «Многоженство, или Цветок города Мормонов»! Будете рыдать, как грудные младенцы.
— Нет уж, увольте, — поморщился Тирбах, — кинематограф все-таки не для благородного общества. Типичное зрелище для простолюдинов.
— Но почему же, Пауль? — Эльснер был явно огорошен. — В кинематограф ходят сейчас все!
— Прежде всего горничные и пожарные…
— Уж не возомнил ли ты…
Соболев торопливо остановил готовую вспыхнуть ссору.
— Господа! Катер подходит к трапу. Думаю, что задерживаться не в ваших интересах.
Офицеры спустились вниз, один за другим перебрались на катер, который совершил широкую дугу, огибая серый корпус «Андрея Первозванного». Офицеры молча поглядывали на приближающийся берег. Нахмуренный Тирбах был явно чем-то недоволен, острые кончики усов подрагивали, а это означало, как знал Эльснер, что его товарищ в любую секунду может
— Нет, вы только полюбуйтесь, — недовольным тоном сказал Тирбах, — посмотрите, как крючковой стоит! Раскорячил ноги, словно баба… не матрос, а черт те что! Придется на берегу замечание сделать… распустились совсем!
— Оставь ты его в покое, — возразил Эльснер. — Идем по небольшой волне, катер покачивает, где уж тут в идеальной позе стоять.
— Ах, виноват, мон шер! — приподнял бровь Тирбах. — Совсем забыл, что ты у нас оригинал с собственными взглядами на уставную дисциплину. Не находит в твоем сердце отклика необходимая строгость с нижними чинами… отзывчивая душа, отец солдатам!
— Не восприемлю твоей иронии! — вспыхнул Эльснер. — Заботливое и внимательное отношение к нижнему чину не мной выдумано. Все выдающиеся флотоводцы относились к матросам только так! И нам завещали относиться так же.
— Ну, конечно, чуткая, гуманная душа! — продолжал издеваться Тирбах. — В романтическую пору фрегатов и корветов Станюковича все это выглядело красиво. Но мы в другие времена живем. Дай им только послабление — вмиг распустятся! А нас с тобой они так нежно любят, что в любой миг готовы в соленую купель… как на «Потемкине», к примеру. Разве ты не слышал, как тогда офицеров в соленую водичку с борта опускали?
— Но ты уж готов в каждом матросе потемкинца видеть!
Молчавший до сих пор Затурский сказал с укоризной:
— Но, господа, мне кажется — вы оба забываться начинаете! Разговор ваш не туда свернул. Среди студентов, может, и уместны такие разговоры, но на корабле…
Мичманы надулись и замолчали. Все же, когда катер подошел к пристани, Тирбах но утерпел, сделал крючковому замечание, велел доложиться ротному командиру.
У ворот гавани офицеры сообща взяли извозчика до центра города, а там официально откозыряли друг другу и разошлись в разные стороны. Затурский действительно отправился в бильярдную, Эльснер поехал в Кадриорг, но Тирбах ни к какому антиквару не собирался идти. Ему нужно было встретиться с ротмистром Шабельским яа конспиративной квартире. Вчера он получил от Миштовта сугубо доверительное поручение встретиться на Рыцарской улице в конспиративной квартире с ротмистром Шабельским и рассказать ему о настроениях корабельных офицеров.
Идя на свидание, мичман изрядно нервничал. Это была его первая встреча с официальным представителем Эстляндского жандармского управления, и он плохо представлял себе, как надо держаться в подобных случаях. А потом его беспокоила мысль, что он слишком мало сможет сообщить на этой встрече. Вместе с тем чем-то даже радовало поручение Миштовта — он вдруг ощутил, что судьба его сослуживцев в какой-то мере теперь находится в его руках, что от него теперь во многом будет зависеть их карьера. И это было приятно.
Он уже успел убедиться в том, что поводов брать людей на заметку у него будет более чем достаточно. Взять хотя бы этот нелепый спор с Эльснером в катере. Сейчас только от него, Тирбаха, зависит, какую окраску может получить этот разговор. Реплики Эльснера вполне ведь можно понять как попытку бросить тень на установленные сверху порядки. Конечно, он ничего не скажет Шабельскому об этом неосторожном мальчишке — они же все-таки товарищи по выпуску! Во всяком случае, сегодня не скажет. Однако приглядеться к Эльснеру поближе тоже надо будет. Его слюнтяйство объективно вредно, ибо только способствует распущенности нижних чинов. А кстати, и о Затурском тоже следует подумать. Много берет на себя лейтенант — делать замечания таким тоном! А сам недопустимо якшается с матросами, держится с ними чуть ли не запанибрата. К нему тоже не мешает присмотреться!