Исэ моногатари
Шрифт:
Так сложил он, и никто больше стихов не стал слагать. [87]
68
В давние времена жил кавалер. Кавалер этот отправился в провинцию Исэ в качестве «охотничьего посла». [88] Родительница принцессы-жрицы послала ей сказать: [89] «Встреть и принимай его заботливей, чем прочих послов». Так как были то слова родительницы, принцесса-жрица приняла его очень радушно. Утром она отпустила его на охоту, вечером поместила в своем дворце. Во время этих радушных забот они заговорили друг с другом. На вторую ночь кавалер стал уговаривать во что бы ни стало ночью им друг с другом повстречаться. И дама со своей стороны не была склонна к тому, чтобы с ним ни в коем случае не повидаться. Но так как глаз вокруг было очень много, свидеться с ним ей было трудно.
87
По той причине, что услышанное стихотворение показалось всем настолько прекрасным, что никто не отважился выступить со своим.
88
В
89
В числе служителей знаменитых храмов, помещавшихся в этой провинции, бывали представители царствующего дома.
Ввиду того, что был он послом главным, она положила его спать невдалеке от себя. Ее покой был здесь поблизости, и дама, дав людям успокоиться, в четверть первую первого часа ночи отправилась к нему. Кавалер с своей стороны не спал, а лежал только, смотря по направлению ее покоев. И видит он при облачной луне тень человеческую: пред ним предстала она, в предшествии младого отрока. Кавалер в сильной радости ввел ее в свою спальню, и оставалась она у него с первой четверти первого часа до третьей четвертого, когда — не успев еще ни о чем с ним переговорить — она вернулась к себе. Кавалер в сильной печали не спал. Рано утром, хоть и был он в тоске, но посылать к ней от себя было неудобно, отчего в волнении он ждал вестей оттуда. [90] Вскоре после рассвета пришла весть от нее — без слов, одно стихотворение:
90
Любовный кодекс Хэйана требовал обязательно обмена стихотворениями после ночного свидания. Ему первому это было сделать неудобно, так как положение ее особенной огласки не допускало.
Кавалер, весь в слезах, сложил такое стихотворение:
«Я сам блуждаю во мраке сердца, обуянного тьмой! И сон то был, иль явь — узнаем ввечеру…»Сложив так, он послал ей; сам же отправился на охоту. Хоть и бродил он по полям, сердце ж его было не здесь: он думал, что этой ночью, уложив всех спать, он поскорее с нею встретится. Однако правитель провинции той, бывший также и хранителем храмов Ицука, прослышав, что здесь есть охотничий посол, всю ночь с ним пропировал, так что тот совершенно не был в состоянии с ней встретиться. Когда же рассвело, ему предстояло перейти в провинцию Овари, отчего и кавалер, и дама проливали втайне от всех горькие слезы, но свидеться все ж не могли. Когда мало-помалу ночь рассвела, — на чарке, присланной от дамы, было написано стихотворение; взял он, взглянул — там было написано:
«Вот это — так река! Что пеший путник перешел и не замок…»Конца ж не было. На другой стороне той же чарки углем от факела он приписал конец стихотворению:
«Но будет он опять заставу на „склоне встреч“ — переходить».69
В давние времена кавалер на пути обратном из посольства к местам охот остановился у Оёдо и здесь, к отроку принцессы-жрицы обратившись, проговорил:
«Где топь та, где рыбак „морские сосны“ жнет? Двигая веслом, ты научи меня, ладья рыбачья». [91]91
Эпизод, находящийся в ближайшей связи с предыдущим. Посол уже на обратном пути из Овари в столицу вновь проезжает через провинцию Исэ и останавливается здесь на ночлег в местности Оёдо. Тут его встречают и за ним ухаживают посланцы от принцессы-жрицы, той самой, с которой у него была недавно, оказавшаяся столь мимолетной, встреча. Среди них был и тот отрок, с которым приходила она к нему в ту достопамятную ночь. При виде его у кавалера поднялись воспоминания о бывшем и вновь загорелось желание увидеть ее. Отсюда приведенное стихотворение, обращенное к отроку.
Смысл стихотворения иносказателен целиком и весь уясняется из опять-таки непереводимой игры слов: мирумэ —«морская сосна», род съедобных водорослей, собираемых (жать) рыбаками, и в то же время — «свидание»; слово кару —«жать» и в то же время — «быть разлученным». Скрытый смысл стихов заключается в следующем: рыбак знает хорошо, где растут водоросли «морская сосна»; на своей лодке, сдвигая ее веслом, он всегда может добраться до них; отрок живет в доме принцессы, и он всегда может ее увидеть. Не может ли он как-нибудь научить и его добраться до того места, с которым он теперь разлучен?
70
В давние времена кавалер был у принцессы-жрицы в Исэ в качестве посланца от двора, и там ему дама, [92] говорившая всегда принцессе той лишь о делах любовных, от себя сказала: [93]
«Потрясающе-стремительных богов запретную ограду готова я перешагнуть! Так видеть хочется его — из дворца гостя…» [94]92
По-видимому, одна из свиты принцессы.
93
т.
94
Стихотворение, имеющее и буквальный смысл, так как она тоже нечто вроде жрицы, и иносказательный, а именно: «запретная ограда богов» — это связь посланца с самой ее госпожой; она рискует этим своим выступлением навлечь на себя ее гнев, но удержаться не может. «Потрясающе-стремительных» — перевод многосмысленного японского слова тихаяфуру,служащего постоянным поэтическим эпитетом к слову «божество».
А кавалер в ответ:
«В любви томишься? — Что же… Попробуй — и приди! Не путь то, на котором потрясающе-стремительных богов запрет лежит…»71
В давние времена кавалеру с дамой, жившей в провинции Исэ, свидеться вторично не удалось, и он собрался уезжать в соседнюю провинцию и при этом страшно на нее роптал; тогда дама:
«На побережье Оёдо сосна жестока разве? — Нет! Упреки шлют ей только… и волны те, что сами бегут от ней…»72
В давние времена кавалер, зная, что там она, но даже весть послать ей от себя возможность не имея, бродил вокруг ее жилища и размышлял:
«Глазами — вижу, руками же достать тебя я не могу… Ты словно лавр, что на луне растет!»73
В давние времена кавалер, ропща сильно на даму, ей —
«Скалистых нет меж нами гор нагроможденных… А дней без встречи сколько прошло в любви!»74
В давние времена кавалер даме, жившей в провинции Исэ, сказал: «Возьму тебя в столицу я и там встречаться будем!» — на что дама:
«У той сосны морской, что в Оёдо на побережье растет, — сердце в покой приходит, хоть и не говорит она…»Сказала… и стала еще более жестокой. Тогда кавалер:
«И как сосна морская, с промокшим платьем рыбаки — которую жнут, сушат,— за то свидание приняв, на том остановиться хочешь?»А дама:
«Морские сосны, что растут между скалами,— всегда они бы были! Прилив же, иль отлив, а раковинки будут…»Кавалер опять:
«От слез насквозь промок,— хоть выжимай,— рукав мой! Что это? Капли то — сердц'а жестокие людей на свете?»Действительно, то была дама, с которой сблизиться так трудно было. [95]
95
Все стихотворения этого эпизода почти не переводимы во всей полноте своего смысла на какой-либо другой язык: настолько все здесь построено на игре слов и так много слов и целых выражений находится в зависимости от этой игры. Здесь дан перевод внешнего, прямого смысла стихов, — иной же, скрытый за словами или находящийся в тех же словах, остается только объяснить.
Пусть читатель прежде всего вспомнит то, что слово «морская сосна» — род съедобной водоросли, по-японски мируили мирумэ(см. прим. к эпизоду 69) — означает в то же время «свидание» и что поэтому всюду, где в стихах стоит слово «морская сосна», следует понимать именно «свидание». Подставив это и приняв во внимание, что все упоминания о побережье, о рыбаке и т. п. находятся в стихах лишь по связи с образом «морской сосны» и самостоятельного значения не имеют, можно уяснить без особых трудностей основной для этих взаимных переговоров в стихах смысл. Необходимо только добавить, что слово «раковина» в третьем стихотворении — японское каи— означает также «польза, пригодность, удовлетворительность». Кроме всего этого образ «сосны морской» зависит от того, что дама эта живет в местности Оедо, т. е. у самого моря, где растет много таких водорослей.
XII
75
В давние времена, когда императрица Нидзё еще именовалась фрейлиной-матерью наследного принца, она отправилась однажды на поклонение своим родным богам, и тут кавалер, начальником конвоя служивший, при раздаче наград всем бывшим, пожалован был из рук ее самой, — и он, стихи сложив, почтительнейше их ей приподнес:
«Сосна в Оси'о, что в Охара, — у ней в сегодняшний день встают, верно, картины века богов!» [96]96
Внешний смысл стихотворения, конечно, очень понятен: здесь растущая у древнего святилища сосна, — наверно, очень старая — могла естественно навеять мысль, что она должна помнить еще то время, когда боги жили на земле, — эпоху золотого века. Но не в этом смысле дело: кавалер хочет сказать, что сегодня, получив от нее знак особого внимания, он вспоминает то золотое время, когда они были счастливы, когда ничто, в том числе ее новое высокое положение, тогда отсутствовавшее, не мешало их любви. Дама этого эпизода, вероятно, героиня первых повествований — Эпизодов 4, 6 и 7.