Исход. Том 2

Кинг Стивен

Какой отклик нашло это в его уме! Как это опьяняло его!

Он открыл рот, и его голос был столь же невыразителен, как звон треснутого колокольчика:

— Но за определенную цену. Правильно? За определенную плату. Потому что ничто не дается бесплатно. Даже теперь, когда все лежит вокруг и ждет, чтобы его взяли.

— Я хочу того же, что и ты, — сказала Надин. — Я знаю, что в твоем сердце.

— Никто не знает этого.

— То, что в твоем сердце, есть и в твоем дневнике. И я могу прочитать его — я знаю, где он лежит, — но мне это не нужно.

Гарольд виновато уставился на нее.

— Ты хранил дневник в тайнике, вот здесь, — произнесла Надин и указала в сторону камина, — но ты перепрятал его. Теперь он на чердаке.

— Откуда

тебе это известно? Как ты узнала?

— Я знаю, потому что он сказал мне. Он… можно сказать, он написал мне письмо. Но, что более важно, он рассказал мне о тебе, Гарольд. О том, как ковбой увел у тебя женщину, а затем не включил в Комитет Свободной Зоны. Он хочет, чтобы мы были вместе, Гарольд. К тому же он очень великодушен. Отныне и до нашего ухода отсюда у нас с тобой каникулы. — Улыбнувшись, она прикоснулась к нему. — Отныне и до той поры у нас время отдыха и развлечений. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Я…

— Нет, — прервала его Надин, — ты не понимаешь. Пока. Но ты поймешь, Гарольд. Поймешь.

В его голове возникла безумная мысль — попросить, чтобы она называла его Хок.

— А потом, Надин? А чего он захочет потом?

— То, чего хочешь ты. И чего хочу я. То, что ты почти сделал с Редменом в ту первую ночь своих поисков старухи… но только в более грандиозных масштабах. А когда дело будет сделано, мы уйдем к нему, Гарольд. Мы сможем быть с ним. Мы сможем остаться с ним. — Ее глаза были полуприкрыты, что выглядело очень соблазнительно. Парадоксально, но тот факт, что она любит другого, но предоставляет себя ему — и действительно наслаждается этим, — возбудил в нем дикое, неотступное желание.

— А что, если я скажу «нет»? — Губы у него задеревенели.

Она пожала плечами, грудь ее красиво качнулась.

— Жизнь будет продолжаться, ведь так, Гарольд? Я попытаюсь найти способ сделать то, что мне предназначено. И твоя жизнь будет течь дальше. Рано или поздно ты встретишь девушку, которая сделает это… Одну маленькую штучку для тебя. Но эта штучка очень быстро надоедает. Очень надоедает.

— Откуда ты знаешь? — спросил он с кривой ухмылкой.

— Я знаю, потому что секс — это жизнь в миниатюре, а жизнь скучна и утомительна — время, проведенное в разнообразных комнатах ожидания. Ты можешь добиться здесь своих маленьких побед, Гарольд, но что в итоге? Это будет, нудное, сонное существование, и ты всегда будешь помнить меня, то, как я выгляжу обнаженной. Ты будешь думать о том, как приятно было бы слушать мои стоны и нежные словечки… или о том, как я разлила бы мед по всему твоему… телу… а затем слизывала бы его… и ты думал бы…

— Хватит, — попросил Гарольд. Он весь дрожал.

Но Надин не замолчала.

— Мне кажется, ты все так же будешь размышлять над тем, каково быть на его стороне мира, — сказала она. — Над этим больше, чем над чем-либо другим.

— Я…

— Тебе решать, Гарольд, надеть ли мне сорочку или снять все остальное.

Долго ли он думал? Гарольд не знал. Позже он даже не был уверен, сопротивлялся ли вообще. Но когда он заговорил, его слова несли с собой привкус смерти:

— В спальне. Пойдем в спальню.

Надин улыбнулась ему такой триумфальной и чувственной улыбкой, что Гарольда бросило в дрожь, и его собственное желание было ответом всему. Она взяла его за руку. И Гарольд Лаудер последовал за своей судьбой.

Глава 8

Окна домика Судьи выходили на кладбище. Он и Ларри, сидя на задней террасе после ужина и покуривая, наблюдали, как закат окрашивает горы в бледно-оранжевый цвет.

— Когда я был мальчиком, — сказал Судья, — мы жили неподалеку от самого красивого кладбища в Иллинойсе. Оно называлось «Холм Надежды». Каждый вечер после ужина

мой отец, тогда ему было уже за шестьдесят, ходил на прогулку. Иногда прогуливался с ним и я. И если мы проходили мимо этого прекрасного некрополя, отец говорил: «Как ты думаешь, Тедди? Есть ли здесь хоть какая-нибудь надежда?» А я отвечал: «Это «Холм Надежды», — и каждый раз, как будто это было сказано впервые, он заливался смехом. Иногда мне казалось, что мы проходим мимо этого кладбища только для того, чтобы он мог разделить со мной эту шутку. Он был разносторонним человеком, но это, казалось, была лучшая из его шуток.

Судья сделал затяжку, опустив подбородок.

— Отец умер в 1937-м, я еще был подростком, — сказал он. — Мне его очень не хватает. Мальчик не нуждается в отце, если это не хороший отец, а хороший отец просто необходим. Никакой надежды, кроме «Холма Надежды». Как ему нравилось это! Ему было семьдесят восемь лет, когда он ушел в мир иной. Он умер как король, Ларри. Он восседал на троне в самой маленькой комнатушке нашего дома, на коленях у него лежала газета.

Ларри, не знавший, как отвечать на этот довольно-таки странный приступ ностальгии, промолчал.

Судья вздохнул.

— Эта небольшая операция должна поскорее закончиться, — промолвил он. — Необходимо пустить электростанцию. Если этого сделать не удастся, люди начнут нервничать и подадутся на юг, прежде чем наступит плохая погода.

— Ральф и Брэд говорят, что справятся. Я верю им.

— Тогда будем надеяться, что твоя вера достаточно обоснована, ведь так? Возможно, это и хорошо, что старуха ушла. Возможно, она знала, что так будет лучше. Возможно, люди сами должны решить, что означают эти молнии в небе и имеет ли дерево лицо или то лицо было лишь игрой света и тени. Ты понимаешь меня, Ларри?

— Нет, сэр, — искренне ответил Ларри. — Я не уверен, что понимаю.

— Я размышляю над необходимостью переизобретения утомительной вереницы божков и спасителей, прежде чем мы воссоздадим смывной туалет. Вот о чем я говорю. Я размышляю над тем, подходящее ли это время для богов.

— Вы думаете, она мертва?

— Ее нет уже шесть дней. Поисковая партия даже не наткнулась на ее след. Да, я считаю, она мертва, но даже теперь я не совсем уверен в этом. Она была удивительной женщиной, абсолютно не вписывающейся в общепринятые рамки. Возможно, одна из причин, почему я почти доволен ее исчезновением, кроется в том, что я рационалист до мозга костей. Я люблю четкий распорядок дня, мне нравится поливать свой садик — ты видел, какие я развел бегонии? И я горжусь этим — чтением книг, записью собственных наблюдений об эпидемии гриппа в свой дневник. Мне нравится заниматься всем этим, а затем пропустить стаканчик вина перед сном и заснуть с не замутненным заботами разумом. Да. Никто из нас не хочет замечать предзнаменований и чудес, несмотря на то что мы столь любим страшные истории о привидениях и фильмы ужасов. Никто из нас не хочет увидеть в действительности Звезду на Востоке или огненный столп в ночи. Мы желаем мира, рациональности и стабильной рутины. Если нам доведется узреть Господа в облике старой женщины, это непременно напомнит нам, что на каждого бога приходится по дьяволу, — и наш дьявол может оказаться ближе, чем нам того хотелось бы.

— Именно поэтому я здесь, — неуклюже вставил Ларри. Он страшно желал, чтобы Судья не упоминал о своем саде, своих книгах, своих записях, стаканчике вина перед сном. В кругу друзей у него возникла пара остроумных идей, и он высказал заманчивое предложение. Теперь же он размышлял над тем, существует ли возможность продолжить это дело и не казаться жестоким.

— Я знаю, почему ты здесь. Я согласен.

Ларри вздрогнул так сильно, что стул под ним заскрипел, и прошептал:

— Кто сказал вам? Предполагалось сделать все очень тихо, в полнейшей тайне, Судья. Если кто-то в Комитете оказался слишком болтливым, значит, наше дело швах.