Исход. Том 2
Шрифт:
— Но тебя мучают угрызения совести, — тихим голосом закончила за него Франни.
— Это так называется? Ну… может, и так. Что нужно было Гарольду, дорогая?
— Он оставил целую кипу обзорных карт. Районы, в которых его поисковая группа разыскивала матушку Абигайль. Гарольд с таким же рвением участвует в захоронении останков, как и в поисках матушки. Он выглядел очень усталым, но дело здесь не только в обязанностях, возложенных на него Зоной. Кажется, он работает над чем-то еще.
— О чем ты?
— У Гарольда появилась женщина.
Стью удивленно поднял брови.
— Думаю,
Стью уставился на потолок:
— Итак, с кем бы это мог сойтись Гарольд? Дай-ка подумать… Ладно, сдаюсь. Кто это?
— Надин Кросс.
— Эта женщина с белыми прядями в волосах?
— Она.
— Господи, она же вдвое старше его.
— Сомневаюсь, — сказала Франни, — что это станет препятствием для Гарольда во взаимоотношениях такого рода.
— Ларри известно?
— Не знаю, да и какое мне до этого дело. Надин ведь уже не подружка Ларри. Если она вообще была ею.
— Да, — согласился Стью. Он был рад, что Гарольд нашел себе любовное утешение, но сам предмет его не интересовал. — Что думает Гарольд насчет поисков? Он тебе говорил что-нибудь?
— Ты же знаешь Гарольда. Он много улыбается, но… не слишком-то обнадеживающе. Думаю, именно поэтому он столько времени посвящает захоронению. Теперь они зовут его Хок, ты знаешь об этом?
— Правда?
— Я сама слышала сегодня. Я не знала, о ком они говорили, пока не спросила. — Франни рассмеялась.
— Что тут смешного? — спросил Стью.
Франни приподняла ногу в туфле. На подошве был узор из переплетенных кругов и линий.
— Он отпустил комплимент по поводу моих туфель, — сказала она. — Ну разве это не безумие?
— Ты сама сумасшедшая, — с улыбкой ответил Стью.
Гарольд проснулся перед рассветом от ноющей боли в паху. Вставая, он поежился. Стало заметно холоднее по утрам, хотя было всего лишь 22 августа.
Но внизу живота у него все горело, о да. От одного взгляда на безупречный изгиб ее ягодиц, обтянутых прозрачными трусиками, в которых она спала, ему стало значительно теплее. Она не будет против, если он разбудит ее… ну, может быть, она и будет против, но не станет возражать. Он до сих пор не имел ни малейшего понятия, что скрывают эти темные глаза, и он по-прежнему немного побаивался ее.
Вместо того чтобы разбудить спящую женщину, Гарольд тихонько оделся. Он не должен уступать своей тяге к Надин в такой степени, в какой ему хотелось бы.
Ему нужно где-нибудь уединиться и подумать.
Он замешкался у двери, держа туфли в руках. Пока он одевался в легкой прохладе комнаты, желание покинуло его. Теперь он ощущал запах комнаты, и этот запах не был призывным. Это всего лишь небольшая вещица, говорила она, то, без чего они вполне могут обойтись. Возможно, это было правдой. Она такое выделывала ртом и руками, что это было на грани фантастики. Но если это было такой уж незначительной вещью, то почему же в комнате стоял такой затхлый и кислый запах, ассоциирующийся у него с запретными удовольствиями его прошлых мучительных лет?
«Возможно, ты хочешь, чтобы это было мучительно и плохо».
Надин открыла глаза в тот момент, когда закрылась дверь. Она села, задумчиво посмотрела на дверь, а затем снова легла. Все тело ломило от томительного желания. Это напоминало боли при менструации. Если это такая ничего не значащая вещь, подумала она (даже не догадываясь, насколько ее мысли сходны с мыслями Гарольда), то почему же тогда она чувствует себя так? В какой-то момент прошлой ночью она стиснула зубы, чтобы сдержать крик: «Прекрати это дурачество и ПРОНЗИ меня этой штучкой! Ты слышишь меня? ПРОНЗИ, наполни меня ДО ОТКАЗА собой! Ты думаешь, что делаешь для меня все возможное? Пронзи меня и давай, ради Бога — или хотя бы ради меня, — закончим эту безумную игру!»
Гарольд лежал, зарывшись головой между ее ног, издавая странные похотливые звуки — звуки, которые могли бы казаться комичными, если бы не были столь правдивыми, почти безумными. А она смотрела вверх, эти слова готовы были сорваться с ее уст, и видела (или это ей только казалось?) лицо в окне. И спустя мгновение огонь ее желания превратился в холодный пепел.
Это было его лицо, улыбающееся ей.
Крик застыл у нее в горле… а затем лицо исчезло, лицо было всего лишь колышущимся переплетением теней на темном запыленном стекле. Не более чем пугающим ребенка воображаемым страшилищем, которое притаилось в темной кладовой либо за игрушками в уголке шкафа.
Не больше, чем это.
Но это было более значимым, и даже теперь, в первых холодных рациональных лучах рассвета, она не могла думать иначе. Это был он, и он предупреждал ее. Будущий супруг присматривал за своей собственностью. И суженая, лишившаяся девственности, не может быть желанной невестой.
Глядя в потолок, Надин подумала: «Я занималась с ним оральным сексом, но ведь это не означает потерю девственности. Мы пробовали и анальный секс, но это тоже не то. Я одевалась для него, как потаскуха, но это тоже ничего». Однако этого вполне достаточно, чтобы задуматься, что же за человек этот твой fiance [18] . Надин долго, очень долго смотрела в потолок.
18
Жених (франц.).
Гарольд приготовил себе чашку растворимого кофе, отхлебнул глоток с гримасой отвращения и, прихватив пару бутербродов, вышел на террасу. Он сидел и жевал их, пока рассвет медленно крался по земле.
Прокручивая события назад, последние пару дней он представлял себе безумной карнавальной гонкой. Оранжевые пятна грузовиков, Вейзак, похлопывающий его по плечу и называющий Хоком (теперь все они так зовут его), мертвые тела, их бесконечный поток, а затем возвращение домой после бесконечного потока смерти и занятие бесконечным извращенным сексом. Достаточно, чтобы помутился разум.