Исход. Том 2
Шрифт:
Но теперь, сидя на ступеньке крыльца, такой же холодной, как могильная плита, с чашкой отвратительного растворимого кофе, застревающего в горле, он мог, жуя бутерброды вкуса древесных опилок, думать. Голова у него была свежей, мыслящей после сезона безумства. Ему показалось, что для человека, всегда считавшего себя мудрецом среди стада воинственных неандертальцев, в последнее время он непростительно мало думал. Его водили, но не за нос, а за пенис.
Он подумал о Франни. Именно Франни была в его доме в тот день, теперь он знал это наверняка. Он пошел к ней, использовав вымышленный предлог, на самом же деле он хотел посмотреть на ее обувь. На ней были туфли, подошва которых полностью соответствовала найденным им отпечаткам. Круги и линии вместо обычных зигзагов или клеточек. И нет вопросов, детка.
Гарольд
Конечно же, его дневник. Но она не нашла его — Гарольд чувствовал это. В его дневнике вполне ясно говорилось о том, что он собирается убить Стью Редмена. Обнаружив хоть что-нибудь подобное, она рассказала бы об этом Стью. Даже если бы и не рассказала, он был уверен, что Франни не смогла бы вести себя так естественно и непринужденно во время его вчерашнего визита.
Кривясь, Гарольд доел бутерброд. Он решил, что пройдется пешком до автовокзала и не поедет на мотоцикле; Тедди Вейзак или Чед Норрис смогут подвезти его домой в конце рабочего дня.
Он поднялся и застегнул куртку до самого подбородка, борясь с холодком, который уступит место теплу через час-другой. Он шел мимо пустых домов с опущенными жалюзи и кварталов через шесть увидел начертанные мелом крестики на дверях. Это тоже его идея. Похоронный комитет проверил все дома, помеченные крестиком, и убрал все находившиеся там тела. X — перечеркнуто. Люди, жившие в домах, на которых появился этот знак, исчезли навсегда. В следующем месяце этот знак забелеет по всему Боулдеру, означая конец света.
Пришло время думать, и думать хорошенько. Казалось, после встречи с Надин он утратил эту способность… хотя, возможно, это случилось гораздо раньше.
«Я прочитал ее дневник, потому что мне было больно и я ревновал, — подумал он. — Затем она пробралась в мой дом, возможно, разыскивая мой дневник, но не нашла его». Но сам факт вторжения был достаточной расплатой. Это определенно выбило его из колеи. Теперь счет сравнялся, они были квиты.
Он уже больше не желал Франни, ведь так?… Так? Гарольд был полон негодования. Может, и не желал. Но это не меняет того факта, что они отвергли его. Хотя Надин ничего не говорила о причинах, побудивших ее прийти к нему, Гарольду казалось, что она тоже каким-то образом была отвергнута, оттолкнута, отринута. Они были парочкой аутсайдеров — аутсайдеров, вынашивающих план заговора. Возможно, это единственное, что не дает им сойти с ума. («Не забыть записать это в дневник», — подумал Гарольд…) Теперь он дошел почти до самого центра города.
По ту сторону гор находилась целая компания аутсайдеров. А когда достаточное количество отверженных собираются в одном месте, происходит магический осмос [19] , и вы оказываетесь внутри. Внутри, где так тепло. Какая маленькая и незначительная вещь — находиться внутри, там, где тепло, но как это важно. Это чуть ли не самая главная в мире вещь.
Возможно, он не хотел поквитаться с ней. Возможно, он не хотел покориться судьбе, вручающей ему лишь бессмысленные письма с благодарностями за его идеи, или ждать пять лет, пока Бейтмен уйдет на пенсию, чтобы он, Гарольд, мог войти в Комитет… а что, если они снова не выберут его? Они могут сделать это, ведь вопрос вовсе не в возрасте. Они выбрали этого проклятого глухонемого, а тот ведь всего лишь на несколько лет старше его.
19
Толчок, одностороннее проникновение (греч.).
Волна негодования теперь пылала ярким пламенем. Думать, конечно, думать — легко сказать, иногда это было даже легче, чем делать… но что хорошего в тех размышлениях, если все, чем ты отличаешься от неандертальцев, управляющих миром, чепуха, даже хуже того — благодарственные письма?
Гарольд дошел
Зал ожидания был увешан плакатами и объявлениями, призывающими совершить путешествие, фотографиями огромных, комфортабельных автобусов, которые доставят вас в Атланту, Новый Орлеан, Сан-Франциско, Нашвилл, куда угодно. Гарольд сел и стал мрачно рассматривать автоматы, предлагающие пепси и кофе, затем закурил сигарету и бросил обгоревшую спичку на пол.
Они приняли Конституцию. Ха-ха! Они даже распевали гимн — как трогательно! Но представим, что Гарольд Лаудер не встал и не внес несколько конструктивных предложений, а преподнес лишь парочку фактов из первых месяцев жизни после эпидемии. Что тогда?
«Леди и джентльмены, меня зовут Гарольд Лаудер, и я хочу напомнить вам старую истину: все меняется, но великое остается вечно, как теория Дарвина. В следующий раз, когда вы встанете и будете мямлить слова Национального гимна, друзья и соседи, спойте следующее: Америка мертва, мертва, как камень, мертва как Джейкоб Марли, Бадди Холли и Гарри Трумэн, но принципы, провозглашенные мистером Дарвином, по-прежнему живы. Пока вы медитируете на красоту и изящество конституционных прав, потратьте немного времени и помедитируйте на Ренделла Флегга — Человека-с-Запада. Не думаю, что он тратит время на такое дерьмо, как общие собрания, ратификация и обсуждения в лучших традициях демократии. Вместо этого он концентрирует свои усилия на основном, но своем Дарвине, готовясь стереть всех вас с лица земли. Леди и джентльмены, позвольте мне предположить, что, пока мы ждем, когда же появится электричество и в наш счастливый муравейник прибудет доктор, он, возможно, разыскивает летчика, чтобы прибыть в Боулдер на шикарном самолете в лучших традициях былых времен. Пока мы дебатируем по поводу не терпящего отлагательства вопроса о том, кто же будет входить в Комитет по уборке улиц, он, возможно, уже решил вопрос о создании Комитета Стрелков из огнестрельного оружия, не говоря уже о пушках, ракетах и, возможно, бактериологическом оружии. Конечно, он знает, что в этой стране нет биологических или вирусных военных центров, это одна из причин, делающих эту страну великой — какая страна, ха-ха! — но вы должны понять, что, пока мы суетимся по пустякам, он…»
— Эй, Хок, работаешь сверхурочно?
Улыбаясь, Гарольд поднял голову.
— Да, думаю побольше заработать, — сообщил он Вейзаку. — Я отметил, когда ты пришел. Ты заработал уже шесть баксов.
Вейзак рассмеялся:
— Ну и чудак же ты, Хок.
— Конечно, — все так же улыбаясь, согласился Гарольд. — Безумный чудак.
Глава 9
Весь следующий день Стью провел на электростанции, копаясь в моторах. Вечером, по дороге домой, в небольшом парке напротив Первого Национального банка он увидел Ральфа. Стью припарковал велосипед и подошел к эстрадной площадке, возле которой сидел Ральф.
— А я разыскивал тебя, Стью. У тебя есть пара свободных минут?
— Только одна. Я опаздываю на ужин. Франни будет волноваться.
— Вижу. Задержался на электростанции, где разбирал моторы, судя по твоим рукам. — Вид у Ральфа был отсутствующий и озабоченный.
— Да. Даже рабочие перчатки не помогли. Руки у меня так и ноют.
Ральф кивнул. В парке человек шесть разглядывали старинный поезд, некогда курсировавший между Боулдером и Денвером. Трое молоденьких женщин устроили ужин на траве. Стью было приятно просто сидеть здесь, держа ноющие руки на коленях. Возможно, его новая должность начальника полиции будет не столь уж хлопотной, думал он.
— Ну и как там дела? — спросил Ральф.
— Откуда же мне знать — я ведь только помощник, как и все остальные. Брэд Китчнер говорит, что все не так уж плохо. По его словам, свет можно будет дать в конце первой недели сентября, может, даже раньше, а к концу месяца будет и отопление. Конечно, он еще очень молод…
— Я ставлю на Брэда, — сказал Ральф. — Я верю ему. Он многому научится в процессе работы. — Ральф попытался рассмеяться, но смех превратился в тяжелый вздох.
— Почему ты такой грустный, Ральф?