Искатель, 1961 №3
Шрифт:
Среди писательской молодежи читателям уже знакомы имена Александра Полещука, братьев Аркадия и Бориса Стругацких, Владимира Савченко. Но эти писатели — лишь первые гонцы того великого войска разведчиков будущего, которое я вижу в своем воображении.
От редакции: О путях развития советской фантастики много спорят. Возможно, не все согласятся с точкой зрения К. К. Андреева. Просим читателей высказать свое мнение по этому важному вопросу.
Рэй
УЛЫБКА
Рисунки В. Вакидина
В пять часов утра, когда в деревнях, окутанных инеем, еще пели петухи и не было видно ни огонька, перед городской площадью уже собралась длинная очередь. К семи часам клочья тумана, повисшие на развалинах зданий, растворились в бледном утреннем свете. По дороге маленькими группками — по двое, по трое — прибывали люди: сегодня был рыночный день и день праздника.
Мальчик стоял за двумя мужчинами, увлекшимися беседой. Голоса их звучали громко, и казалось, что в прозрачном холодном воздухе слова разносятся особенно далеко. Мальчик топал ногами, дул на свои красные, потрескавшиеся руки и поглядывал на длинный хвост одетых в грязную мешковину людей.
— Эй, паренек, чего тебе тут понадобилось в такую рань? — спросил мужчина, стоявший позади него.
— Занять место в очереди, вот чего, — ответил мальчик.
— Шел бы ты лучше отсюда, а место свое уступил тому, кто может понять все это.
— Не приставай к парню, — оглянулся вдруг один из разговаривавших.
— Да я пошутил, — и человек положил руку на голову мальчика.
Тот сердито стряхнул ее.
— Просто меня удивляет, когда мальчишки вылезают из постели в такую рань.
— А этого паренька, должен я тебе сказать, интересует искусство, — ответил защитник мальчика, которого звали Григсби. — А кстати, как твое имя, малыш?
— Том.
— Так вот, Том, уж ты-то наверняка постараешься — плюнешь как следует, без промаха, а?
— Еще бы!
По очереди прокатился смех.
В нескольких шагах от них оборванный старик продавал какой-то напиток в потрескавшихся чашках. В сторонке был разведен костер, и над ним в ржавой жестянке булькало темное варево. Варево это отнюдь не походило на кофе. Изготовляли его из ягод, что росли на лугах за городом, и продавали по пенни за чашку. Оно согревало, но даже эта бурда далеко не всем была по карману.
Том посмотрел вперед. Там, у развалин каменной стены, начиналась очередь.
— Я слышал, она улыбается, — сказал он.
— Это
— Я слышал, она на холсте красками нарисована.
— Правда твоя. Только я думаю, она не настоящая. Настоящая-то, говорят, была на дереве нарисована когда-то давным-давно.
— Я слышал, лет четыреста назад.
— Может, и больше. Кто знает, какой сейчас год.
— Сейчас 2061-й.
— Это только так говорят, парень, а говорить можно что угодно. Все это враки. Может, сейчас 3000-й год, а может, и 5000-й, откуда знать? Такая заваруха была, что остались нам после нее одни обломки да развалины.
Они медленно передвигали ноги по холодным камням мостовой.
— Долго еще стоять? — робко спросил Том.
— Теперь уже скоро, всего несколько минут. Они там вокруг нее такую штуку соорудили: четыре медных столба вбили, бархатную веревку протянули — все, чтоб народ не добрался до картины раньше времени. Так что заруби на носу, парень, камнями в нее кидать запрещено.
— Да, сэр.
Солнце поднялось высоко в небе, жара заставила людей сбросить грязные пальто и засаленные шляпы.
— А чего мы стоим в очереди? — спросил Том. — Только чтобы плюнуть в нее?
Григсби отвел глаза и посмотрел на небо.
— Эх, Том, нам есть из-за чего стоять, — и он привычным движением потянулся к невесть когда оторвавшемуся карману за сигаретой, которой у него давным-давно не было и в помине.
Том часто видел такие жесты.
— Видишь ли, какая штука, Том, причин у нас много. Дело тут в ненависти к тому, что было в прошлом. Вот объясни ты мне, как докатились мы до того, что вместо городов у нас развалины, дороги — одни рытвины да ухабы, а поля по ночам светятся от радиоактивности. Паршивая была заваруха, вот что я тебе скажу.
— Да, похоже на то, сэр.
— Вот потому, Том, мы и ненавидим все, что привело нас к этой заварухе. Так уж устроен человек. Может, это и неправильно, но только так он устроен.
— Кажется, мы ненавидим всех подряд, без исключения, — сказал Том.
— Это так. Всю эту паршивую шайку, что когда-то правила миром. Из-за нее мы теперь голодаем, дрожим от холода, ютимся в пещерах. А вдобавок еще не пьем, не курим, и ничего-ничего не делаем, кроме как ходим на праздники. Да, Том, только праздники нам и остались.
И Том вспомнил, на каких праздниках он бывал в прошлые годы. Однажды они рвали на площади книги и жгли их. Тогда все напились и веселились до упаду. А на празднике науки — месяц тому назад — они вытащили на площадь последний уцелевший автомобиль. Все тянули жребий. И тем, кому повезло, разрешалось один раз изо всей силы стукнуть молотком по машине.
— Помню ли я этот праздник, Том? Еще бы не помнить! Ведь мне выпало счастье разбить ветровое стекло. Да-да, ветровое стекло — хочешь верь, хочешь нет. Эх, и звон же от него пошел — «дзин-нь!».