Искатель, 1962 №1
Шрифт:
— Кидай гранаты в трубы! — приказал Залетов.
Рядом был Толстиков. Он бросился к одному из блиндажей, опустил в трубу противотанковую гранату.
Взрывы в утробах землянок ухали глухо.
На берегу поутихло.
— За мной! — крикнул Залетов.
Солдаты двинулись за ним в гору, к городу. Теперь трудно было разобрать, где твое подразделение, а где соседнее.
Залетов вел всех.
Бойцы
Откуда-то из-за угла ударила очередь.
Толстиков, не отстававший от Залетова, упал.
Залетов ответил очередью. Фашист выронил оружие.
Залетов повел солдат к центру города.
Второпях сбив угол дома, на перекресток выполз тупорылый танк. Остановился, шевеля хоботом пушки.
Залетов метнул под гусеницы гранату.
Он видел, что граната еще летела, когда ствол пушки изрыгнул огонь.
И оглушительное пламя рассекло мир над головой Залетова…
— Очнулся я в госпитале. Уже в тыловом. Ничего долго не видел. И не ходил. Сильная контузия.
Понемногу отлежался. На поправку пошел. Стал и видеть и ходить. Что удивительно. Поправлялись мы в госпитале на удивление скоро.
Привезут запеленатого в бинты. Дышишь, как говорят, на ладан. А смотришь, через неделю-другую сидишь, ходишь. Будто перенес операцию не больше аппендицита.
Удивительная сила живучести появлялась в людях. Очень нужна была жизнь каждому. И то сказать, не было семьи в стране, где кто-нибудь не пострадал от нашествия. Эту силу живучести и гнева человеческого не сосчитать ни по пальцам, ни на новейших электронных машинах. Это та сила, которую никогда не смогут учесть генералы, подсчитывающие, сколько дивизий и сколько бомб, хотя бы и атомных, нужно, чтобы захватить чужую землю.
И меня тогда эта сила на ноги поставила.
Провалялся я в госпитале два месяца. Пришла весна. Отправился я в свою часть. И, как говорится, хоть и приложило меня тогда здорово, а нигде не кольнет. Будто здоровее прежнего стал. Командир роты старший лейтенант Серов сказал мне, что за форсирование Нарвы представили меня к Славе 2-й степени.
Повоевали мы еще в Прибалтике, а в июне нас перебросили на другой участок. На Карельском перешейке развивалось наступление.
Вот там я и получил золотую Славу 1-й степени. Говоря по совести, получить мне этот орден положено было посмертно. Жестокое было дело…
Стояли белые ночи. Бледная радуга зари не сходила с неба. А на нем — спящие облака. В недвижных озерах то же небо. Сумерничает лес.
Солдатам спать некогда. Особенно в наступлении. Началось оно успешно. Три роты прорвали оборону противника и с
Потом случилось неожиданное.
Пропустив три роты, фашисты затянули прорыв подоспевшими резервами.
Три передовые роты оказались в тылу противника. Командиры собрались на совет. Решили не останавливаться, а идти дальше в тыл, пересечь коммуникации. Наступление должно возобновиться. Неудача вначале могла задержать широкий прорыв на сутки, на двое, но остановить наступление было уже фашистам не под силу. Прошли те времена.
На продвижении в тыл противника настоял старший лейтенант Серов. Второй ротой командовал лейтенант Васильев, только что пришедший из училища, а третьей — старший сержант.
Роты двинулись к перекрестку дорог, где, судя по карте, находилась одинокая мыза. Это была ключевая позиция, овладеть которой значило контролировать доставку боеприпасов, снаряжения и резервов к большому участку фронта.
Мызу окружали леса и непроходимые болота.
К хутору вышли под утро. Солдаты порядком устали. Уже сутки, как они почти не выходили из боя.
Серов отдал приказ отдыхать, а сам решил посмотреть мызу поближе.
Из-за деревьев были видны каменные стены высотой в человеческий рост, окружавшие большой каменный дом под черепицей и несколько помещений чуть пониже.
Не мыза, а настоящая средневековая крепость. В ней мог разместиться батальон солдат.
Минут десять прошло, как ушел Серов.
Вдруг со стороны мызы раздался одиночный выстрел.
Бойцы пошли посмотреть, что случилось.
Вернулись с телом старшего лейтенанта. Посредине его лба виднелась черная отметина и тоненькая, будто от царапины, струйка крови.
— Снайпер на мызе, — сказали бойцы.
Лейтенант Васильев вызвал к себе Залетова.
— Садитесь, старшина.
— Благодарю.
— Видите ли, Залетов, разговор у нас с вами такой, что стоять-то вам не годится.
Залетов сел, немного удивленный смущением лейтенанта. У того даже уши порозовели.
— Николай Алексеевич, я старше вас по званию, — сказал Васильев, — а по опыту старше вы. Намного старше.
Залетов молчал, не понимая, куда клонит лейтенант.
— Вот, Залетов, я и подумал, что следует передать командование вам.
— Не положено, — смутился, в свою очередь, Залетов.
— Знаю. Как старший по званию, я могу передать вам командование только в случае ранения, или вы сами его возьмете в случае моей гибели.
— Да.
— Я не перестраховываюсь. Я как комсомолец с коммунистом говорю, по чистой совести.
Залетов молчал.
Принять командование над батальоном — дело не шуточное.
— Давайте посоветуемся с коммунистами, — сказал Залетов, — как они решат, так и будет.
Коммунисты решили, что лейтенант Васильев прав.
— Спасибо за доверие, — сказал он коммунистам. — Я считаю, как и старший лейтенант Серов, что мызу надо брать. Есть, конечно, другой выход — отсидеться в лесу, ждать, пока нас освободят. Но мы солдаты и будем драться.