Искатель, 1990 № 01
Шрифт:
Разумеется, Камраль понимал, что все эти его ощущения отчасти вызваны россказнями старика Корге, с которым он любил поговорить о смысле жизни. И конечно, отношение старика к змее казалось Камралю отзвуком верований древних язычников, которые видели в змее отнюдь не символ зла, а напротив олицетворение доброго подземного божества. Они также считали змею оракулом, проницательность которого во многом превосходит человеческую. Змеи считались хранительницами целительных источников и символом Эскулапа. Именно из этих представлений и возник культ «домашней змеи», и они же лежат в основе красивой сказки о Королеве змей. Профессор нередко посмеивался над этими сентиментальными преданиями, однако смех его звучал последнее время все более неопределенно и неуверенно.
Камраль
И такая таинственность делала это существо особенно дорогим для профессора. Иногда Камралю казалось, что змея облaдает таинственной способностью размножаться без оплодотворения, тогда она становилась в его глазах совершенно мифическим существом. Ему самому, случилось однажды, заработавшись, вспомнить вдруг о разделении людей на мужчин и женщин и ощутить эту противоположность как досадную ошибку природы.
Сколько же ему было лет? Неужели подсчеты Корге верны. Камраль знал, что пятьдесят лет для змей не редкость, ведь старику Корге этим летом исполнилось семьдесят четыре, а он говорил, что змею знал еще его отец, значит, ей больше ста лет! Она была в два раза старше самого профессора.
Как многочисленно, должно быть, ее потомство! Каждый год в августе она откладывала от двадцати до тридцати яиц: значит, за сто лет — не меньше двух тысяч. Половина этих змей тоже кладет яйца — в обшей сложности двадцать тысяч яиц каждым летом… Но Камраль не стал подсчитывать потомков убитой им змеи: не в них было дело. По-настоящему страдал из-за того, что оказался виновником смерти существа, которое ему доверяло. И снова вспоминал свои встречи с нею, вспоминал, как она внимательно оглядывала его и неспешно удалялась, чтобы заняться своими делами (что за дела у нее могли быть?)
Змея, конечно, каждый раз узнавала его и была уверена, что бояться ей нечего. Камраль подумал, что она, пожалуй, успела стать для него самым близким из всех живых существ. Эта змея умела осмысливать происходящее и делать выводы. Даже выбор ею места для зимовки свидетельствовал о ее уме: колодец, уходя глубоко в землю, в любые холода сохраняет немного тепла, а к тому же зимой его никто не открывает… С такими мыслями Камраль уснул. Но и сны его были мучительными и странными.
Сперва ему снились их дружеские встречи. Ему казалось, что змея улыбается, хотя и во сне он помнил, что уголки змеиного рта загнуты вверх от природы. Потом улыбающаяся змея стала надвигаться на него, как кадр в кинофильме; глаз ее все увеличивался и наконец поглотил Камраля. Оказавшись внутри змеиного глаза, Камраль смотрел на него, как из окна, — или, может быть, смотрел этим глазом изнутри самого себя. Он был одновременно человеком и змеей.
Камраль удивлялся такому растяжению своего «я», но в же время воспринимал это как вполне нормальное явление, получал наслаждение от гибкости своего нового тела; при этом смотрел на себя откуда-то сверху и видел, как его змеиное тело грациозно скользит в высокой траке. Вдруг Камраль заметил нависшую над ним огромную зеленую пластину, и далеко не сразу ему пришло в голову, что это та самая лопата, которой он разрубил тело змеи. Смертоносное орудие опускалось на его тело, но не рубило, а только примерялось. Он был человеком, который собирался нанести змее смертельный удар, и он был змеей, которая понимала, что от этого удара ей не уклониться. Эта садистская неторопливость, эти прикосновения металлического??? делались невыносимыми, но его змеиное тело, скованное мороком, было совершенно беззащитно. Наконец, не имея больше сил терпеть свое бессилие и обреченность, Камраль проснулся с громким криком «Нет!».
Потом
Кармаль включил свет, накинул на себя халат, взял из шкафа фонарик и вышел из дому, чтобы позаботиться об останках змеи и этим хоть отчасти искупить свою вину.
Температура между тем опять упала ниже нуля, и трава была покрыта инеем; домашние туфли Камраля сразу же промокли, ноги окоченели, но он и не думал возвращаться. Озимь, к счастью, была еще невысокой, и он быстро нашел разрубленное на куски змеиное тело. Обрубки лежали недалеко друг от друга, умещаясь в пятне света от фонарика. Камраль присел на корточки; он замерз, его била дрожь.
Куски длинного тела змеи, уже заиндевевшие, холодно поблескивали, но глаза ее уцелели, даже остались ясными и теперь таинственно глядели на профессора, сверкая искорками, как живые. Камраль посмеялся над самим собой, но так и не смог отделаться от ощущения, что глаза змеи и вправду на него смотрят. Он быстро собрал обрубки в картонную коробку, поднял ее и понес прочь, оставляя за собой на покрытой инеем озимых темноватые следы.
Еще лежа в постели, Камраль решил похоронить змею на том самом месте, которое она обычно выбирала себе для зимовки. Он зароет ее не слишком далеко от поверхности, чтобы весной, когда земля оттаивает, не загрязнялся колодец, но и достаточно далеко, чтобы до нее не добрались мелкие хищники.
Камраль изрядно намучился, копая эту маленькую могилу, в которую он наконец опустил разрубленного на части ужа. Потом прикрыл останки крышкой от картонки из-под ботинок, закопал яму и положил на холмик плоский камень. Укладываясь в теплую постель, Камраль почувствовал огромное облегчение, он сразу же уснул и спал без сновидений до девяти утра…
Наступила весна. Апрель выдался таким теплым, что впору было принять его за май. В один из этих теплых дней, неподалеку от колодца, Камраль заметил ужа и в первые секунды ощутил непонятный испуг, смешанный с радостью: сейчас это существо поднимет голову и, как обычно, окинет его долгим взглядом… Но уж метнулся к живой изгороди и скрылся. Камраль все же успел его рассмотреть и убедился, что это не его змея. Этот уж был гораздо мельче и светлее. Как ни странно, Камраль почувствовал разочарование и целый день не мог избавиться от этого чувства.
С тех пор ему все чаще и чаще стали встречаться ужи, побольше и поменьше, посветлее и потемнее. Где-то к июлю у него сложилось убеждение, что участок прямо-таки кишит ужами!
Казалось, что кончина змеи прародительницы дала всем ужам возможность беспрепятственно переселяться на этот клочок земли. Сперва Камраль полагал, что благодаря всему этому он как бы искупает свою вину (он почему-то не задавался вопросом, а в чем здесь, собственно, его заслуга?), но со временем его стало раздражать обилие извивающихся пришельцев. Когда ему случалось ходить по траве босиком, он очень нервничал как будто можно было опасаться чего-то со стороны ужей), а идя по участку в ботинках, опасался наступить на одно из этих существ. По тем же самым причинам Камраль не брал в руки косу, и трава у него на участке росла, как на лугу.