Искатель, 1998 №9
Шрифт:
Липкин этого не знал и сказал что-то об отдыхе, и завтра, мол, на свежую голову… Роман прервал бормотание коллеги жестом и опустился в кресло.
— Перед обедом, — сказал он и тут же уточнил, — перед нашим обедом, к которому ты не притронулся, Павел, ты задал глупый вопрос. Перевожу его на нормальный язык и отвечаю. Да, у Айши Ступник был во Франции любовник, которого она бросила около месяца назад. Некий Гюстав Мер-же, тоже актер, очень экспрессивный тип. Он, говорят, даже разбил в ее квартире несколько стекол — швырял камни с улицы. Грозился, что убьет Айшу, если она не вернется.
— Такие
— Бывают исключения, — не согласился Роман. — Вспомни Хаима Бар-Гиору из Нацерет-илита. Он два месяца угрожал своей бывшей жене, никто не воспринимал его угрозы всерьез, а чем дело кончилось?
— Исключение, подтверждающее правило, — сказал Липкин. — К тому же, какое это имеет значение, если Мер-же не летел рейсом «Аркии» в Тель-Авив?
— А где он находился позавчера после полудня? — спросил я. После того, как из меня вытекла некая невидимая жидкость, я ощущал ясность в мыслях и подозревал, что долго это состояние не продлится. Мне действительно нужна была полная информация, но вовсе не для того, на что рассчитывал Роман.
Я искал мотив.
Собственный мотив — должен же был я знать, почему убил несчастную женщину!
— Мерже и Ступник участвовали в том самом представлении на канале TV-5. После этого между ними произошел крупный разговор на глазах всей студии, Мерже требовал, чтобы Айша уехала с ним в его машине, Айша отказалась, и Мерже полез на стенку. Свидетели утверждают, что он вообразил, будто она собралась к новому любовнику. Айша уехала в такси, а Мерже последовал за ней в своей машине, но в сутолоке отстал и потерял такси из вида.
— Почему вы не сказали мне об этом раньше? — спросил я тоном прокурора, от которого следственная бригада скрыла важные оперативные данные.
— Справка из Сюртэ прибыла сегодня днем, — сказал Роман.
— Значит, — продолжал я рассуждать вслух, — та женщина в студии действительно была Айшей Ступник, ведь не мог Мерже ошибиться, верно? Он-то знал ее лучше кого угодно! И тогда в самолете была…
— В самолете была Айша Ступник, — твердо заявил Липкин. — Все документы в порядке, а на теле есть характерные приметы, которые были у Айши. Например, три коронки, поставленные дантистом Эрдманом в Иерусалиме. Он узнал свою работу и дал соответствующие показания. Шов от операции аппендицита. Шрам на колене, полученный еще в детстве… Это Айша Ступник, никаких сомнений.
— Ну, не могла же она раздвоиться! — воскликнул я. Черт, если бы это действительно произошло, мои собственные поступки, если не приобрели бы обоснование, то, по крайней мере, встали бы в один ряд с иными мистическими событиями того дня.
— Не могла, — согласился Роман. — Женщина не могла раздвоиться. Никто не имел возможности ее убить. Никто в самолете не имел мотива. Мы с Гаем сейчас возвращаемся в Управление, и я решительно не знаю, как вести следствие дальше. Тем более, что главный свидетель и консультант перебрал и находится в нерабочем состоянии…
Спорить я не стал — это была правда.
Я мог бы сказать, что главные улики — прямые улики, мечта полицейского — находятся от Романа в трех шагах… Я мог бы…
Ничего я не мог. Разве что закрыть глаза и подождать, пока Роман с Гаем распрощаются и закроют за собой дверь.
Рина помыла посуду и, как она всегда это делает ровно в девять вечера, позвонила Михаэлю в Ашкелон. Сын уже пятый год вел самостоятельный образ жизни, и Рина не могла с этим смириться. Как мальчик провел день? Довольно ли им начальство на его компьютерной фирме? По-моему, спрашивать нужно было иначе: доволен ли Михаэль своим начальством и не намерен ли в очередной раз менять место работы. Не поссорились ли они опять с Далией? Конечно, поссорились, молодые всегда ссорятся — это нормальный процесс привыкания, и нечего родителям вмешиваться, подливая масла в огонь.
Меня раздражали эти бессмысленные телефонные разговоры, и ровно в девять я обычно удалялся в кабинет и закрывал за собой дверь. Но Рина говорила громко, и сегодня звук ее голоса, произносившего родительские банальности, раздражал больше, чем обычно — мешал сосредоточиться, мешал думать, мешал жить.
Я, конечно, понимал, что воспринимаю окружающее в искаженном виде. Я понимал, что происходящее нелепо и в природе существовать не может. Я не мог убить Айшу Ступник, потому что я никогда ее прежде не знал, я не имел мотива и вообще — я не в состоянии убить человека, даже если этот человек полезет на меня с ножом.
Подсознание способно тасовать информацию как карты и не принимать за реальность то, что ему не нравится. Пример: полчаса назад Роман с Гаем утверждали, что никто в самолете не мог всадить шип под лопатку Айше Ступник. Никто — и Павел Амнуэль в том числе.
У Бутлера с Линкиным были свидетели. У меня улики — пять металлических шипов, на кончике одного из которых застыла капелька желтоватого цвета.
Шипы мне могли подсунуть, чтобы навести полицию на ложный след.
И воспоминания мне могли подсунуть тоже?
К тому же, не могли подсунуть и шипы. Ну хорошо, я еще мог сомневаться, действительно ли не оставлял кейс без присмотра, в конце концов, соображал я в то утро плохо. Но в собственный брючный карман лично я положил новый носовой платок, и никто, кроме меня…
Я вспомнил.
Воспоминание всплыло — это банальное сравнение, но точное: воспоминание именно всплыло на поверхность сознания, сначала появился его кончик, и я ухватился за него, хотя мог бы и отпустить, и тогда воспоминание утонуло бы навсегда или плавало бы где-то под поверхностью сознания, как кит под волнами океана, я видел бы его контуры, не мог бы понять, что меня гнетет, и это было бы еще хуже. Но я позволил всплыть темной массе, и как это обычно бывает, невидимое и нереальное там, в глубине, вытянутое на поверхность оно оказалось четким и однозначным.
Я открываю кейс. Футлярчик с шипами лежит под бумагами. Я открываю крышечку и вытягиваю за тупой конец один из шипов, тот самый, с желтой капелькой. Я достаю из кармана платок, заворачиваю в него шип (на платке остается едва заметное жирное пятнышко) и опускаю платок обратно в карман. Закрываю кейс и…
И иду принимать ванну.
Только ванны мне сейчас не хватало. От одного вида воды, и еще от голоса Рины (почему она так громко говорит по телефону?), мне стало плохо. Голову стянул обруч, а желудок конвульсивно сжался.