Искатель, 1998 №9
Шрифт:
Прыгать за окно у меня больше не было оснований, и я с ужасом подумал о том, что дважды мог это сделать.
Позвать Романа? Наверняка Рина тоже находится где-то поблизости — я мог себе представить, что она пережила за эти дни. Нет, пожалуй, лучше пока сделать вид, что я еще не вполне пришел в себя и продумать линию разговора. Нужно, чтобы не осталось неясностей.
Теперь-то я помнил все: что, где и когда происходило. Осталось единственное противоречие — две Айши Ступник, но и здесь решение должно было быть элементарно простым. И еще остались детали, о которых я не мог догадаться с помощью одних лишь умозаключений.
Вошла Лея-Сара
— Как себя чувствуете, Павел?
— Замечательно, — ответил я, — и если вы уберете капельницу, буду чувствовать себя еще лучше.
— Сейчас вас осмотрит доктор Михельсон, он и решит.
Я надеялся, что задержка окажется недолгой, Роман нужен был мне немедленно, я хотел дать ему кое-какие инструкции, в конце концов, цель преступников так и не достигнута, и я просто обязан был обезопасить и себя, и свою работу. Михельсон, судя по его бегающим глазам, был скорее психиатром, чем терапевтом, что и доказал немедленно, начав не с выслушивания пульса и измерения давления, а с совершенно нелепых вопросов, из которых мне на всю жизнь запомнился один: «Любите ли вы куриное мясо в чесночном соусе?» Это было то самое блюдо, от одного вида которого у меня начинались рези в желудке, наверняка этот вопрос появился у уважаемого профессора после консультации с Риной, о чем я немедленно и сообщил.
— Да, — согласился Михельсон. — Ваша жена, Павел, держится молодцом.
— Я тоже буду держаться молодцом, — сказал я, — если вы дадите указание вытащить иглу из моей вены и позовете комиссара Бутлера.
— Снимать капельницу пока рано, — покачал головой доктор. — Отрава из вашего организма выведена, вы сами это ощущаете, но лучше подождать еще часов десять— двенадцать. А комиссара я пришлю.
Что он и сделал минуту спустя.
Роман отпустил полицейского, и тот покинул палату с видимым облегчением.
— Никак нам не удается закончить разговор, — пожаловался я. — То одно, то другое… Что ты сделал с ордером на мой арест?
— Его никогда не было, — сказал Роман, — хотя одно время Липкин был уверен, что я неправ, и что убийцами могут быть и историки.
— О второй Айше Ступник, — сказал я. — На студии были неисправны часы?
— Примитивно мыслишь, Павел, — Роман с облегчением перешел на привычный для наших дискуссий тон.
— При чем здесь часы, если программу видела половина Франции?
— Значит, она шла в записи, а прямой эфир — обман зрителя.
— Конечно.
— Что, к этому убийству оказалась причастна вся телевизионная группа? — удивился я, предвидя ответ.
— Нет, конечно, что ты себе вообразил? Они снимали программу заранее и предпочитали об этом помалкивать даже среди знакомых — ты же знаешь, как распространяются слухи и сплетни, а прямой эфир собирает гораздо большую аудиторию… Когда на студии появился инспектор Даскаль, продюсер программы и ему повесил на уши эту лапшу, он ведь не думал, что дело окажется серьезно. В тот же вечер противоречие было обнаружено, и мне о нем сообщили.
— А ты меня, конечно, проинформировать не мог, — сказал я с упреком, вспомнив, какую роль в моих рассуждениях сыграли две Айши Ступник.
— Во-первых, ты меня об этом больше не спрашивал, — рассудительно произнес Роман, — а во-вторых, какое это имело значение?
Он так и не понял! Интересно, как рассуждал он сам и как, в таком случае, пришел к правильному решению?
Видимо, я задал этот вопрос вслух, потому что Роман положил ногу на ногу,
— С самого начала было ясно, что единственным человеком, который мог, хотя бы в принципе, всадить шип под лопатку Айше Ступник, был некий Павел Амнуэль, сидевший с ней рядом. Инспектор Липкин был готов задержать тебя на сутки, а за это время получить ордер на арест по обвинению в убийстве. Я посоветовал Гаю отпустить тебя домой, поскольку так мне будет легче разобраться с мотивом убийства. Приватная обстановка, кофе, интимный разговор, Павел не обладает психологическим типом преступника, на официальных допросах может упереться, даже если это нелепо, и тогда из него не вытянуть никаких деталей… В общем, у меня была правильная аргументация, ты не находишь?
— И это была вся твоя аргументация? — обиженно спросил я. — Других слов ты не нашел?
— Других?
— Например, ты убежден в том, что подозреваемый Павел Амнуэль не может иметь к убийству никакого отношения.
— Я должен был так сказать только потому, что мы с тобой приятели, и я знаю тебя не один год? Согласись, это достаточное основание для обывателя, но не для…
— Конечно, дружба дружбой, а табачок врозь, — пробормотал я, и Роман изобразил на лице удивление: он плохо понимал идиоматические выражения, пришедшие из русского языка, можно было подумать, что родители его приехали в Израиль не из захолустного Полоцка, а из респектабельного Бостона.
— Продолжай, — буркнул я. — Но имей в виду: если ты еще раз придешь ко мне пить кофе, я подсыплю в него крысиную отраву.
— Итак — мотив, — сказал Роман, но я тут же прервал его вопросом:
— Не ты ли в тот злосчастный вечер утверждал, что никто не мог всадить Айше Ступник шип, в том числе и я, сидевший рядом с ней?
— Я утверждал это, основываясь на показаниях свидетелей. Но ты же знаешь, что такое свидетели… Могли они ошибиться?
— Нет, — отрезал я. — Есть еще один свидетель — я сам. И я тоже утверждаю, что если и всаживал шип, то не под лопатку, а в шею. Я это помню и сейчас — совершенно отчетливо. В шею. И короткую стрижку помню.
— Вот как, — пробормотал Роман, внимательно глядя мне в глаза. — Доктор Михельсон утверждал, что внушенные воспоминания должны поблекнуть по мере выведения из организма всей это гадости…
— Твой Михельсон — шарлатан, — заявил я. — Кстати, как эта гадость называется?
— Не помню точно, в названии, по-моему, не меньше тридцати букв…
— Так вот, — продолжал я, — скажи Михельсону, этому шарлатану, что, несмотря на все его усилия, я прекрасно помню, как уколол Айшу в шею… То есть я вспомнил это не сразу, я ужасно себя чувствовал в тот вечер, ты сам видел, как меня корчило, но тогда я еще ничего не помнил, а потом, когда отправился к экстрасенсу и он что-то сделал с моим биополем, вот тогда я начал вспоминать, и теперь не забуду до конца своих дней, что бы со мной ни делал этот шарлатан Михельсон.