Искатель, 2013 № 11
Шрифт:
Романов изменил курс и прибавил скорости. Высота пока сохранялась. Я, чтобы не стоять над душой, вернулся в салон и уселся в кресло. И Вика, умница, тоже не стала охать, кричать, а забралась в кресло с ногами и молча плакала.
Я решил, что обошлось, что мы доберемся до Замка, пусть и на одном крыле, но дирижабль начал снижаться.
— Критическая потеря, — сохраняя невозмутимость, сказал Романов. — Будем садиться.
И он сбавил скорость. Понятно, приземляться на скорости в сто пятьдесят километров — это пусть самолеты на аэродроме. А мы в тайге.
Показалась
— Сейчас мы приземлимся. Возможно, потрясет. Пристегнитесь, — скомандовал Алексей Александрович.
Пристегнуться? Да, оказывается, у кресел были ремни, оформленные под декоративные элементы. Наверное, ремни на дирижаблях имеют название, но чего не знаю, того не знаю.
Вика показала, что и как. Впервые летала она на дирижабле или нет, не знаю, но похоже, видела прототип раньше. Конечно, видела, раз так уверенно работала на заборе проб воды из озера. Возможно, он, именно этот дирижабль, ей бы потом и достался, Романову такой подарок сделать — что учителю купить новорожденной дочке погремушку. Даже проще.
— Папа сумеет приземлить дирижабль. Сбросит якоря, те сцепятся с землей, мы и сядем. — Вика сумела собраться. Теперь она успокаивала меня. Правильно. Лучший способ избавиться от собственного страха — позаботиться о других.
Мы опускались медленно, куда самолету. Наконец гондола коснулась земли. Но потребовалось десять минут, пока Романов разрешил нам встать.
Он вышел из кабины аэронавтов.
— Выбираемся и будем ждать снаружи. Но сначала нужно одеться. — Романов откинул стенную панель, за которой оказался шкафчик, вытащил три пакета.
— Это от клещей, от всяких комаров, от дождя, — опять пришла на выручку Вика.
В пакетах оказались бахилы и плащи. Ткань прочная, надёжная. И расцветка интересная. С лица плащи ярко-оранжевые, «спасайте меня все!», с изнанки — камуфляжные, «человек-невидимка».
Клещи, а пуще клещевой энцефалит — штука опасная. И спрятаться при случае — тоже хорошая идея. Мы-то не по-таежному одеты. Думали, полетаем в комфорте, а оно вон как обернулось.
Я натянул на ноги бахилы, надел плащ. Камуфляжем наружу.
Романов посмотрел на меня, но ничего не сказал. Не успел. Сказала Вика:
— А почему не оранжевой стороной? Оранжевой заметнее!
— Армейская привычка, — ответил я. — А заметить — нас заметят. Дирижабль, он вон какой, попробуй не заметь.
Вика посмотрела на отца.
— Верно. — Алексей Александрович тоже надел плащ на манер человека-невидимки.
— А я так буду, ярко, — начала разворачивать плащ Вика.
— Не стоит. Уж раз мы — отряд, то давай без раздрая.
Одевшись, мы напоминали то ли спасателей, то ли охотников на привидений.
— К нам вылетает вертолет. Будет через двадцать минут, — сказал Романов.
И достал — только из другого шкафчика — «Сайгу». Достал и повесил на плечо. Понятно, кто главный?
Вика спустилась вниз, вернулась с рюкзачком — так, килограмма на три, на четыре.
А мне пришлось взять рюкзак с питанием. Три пластиковые бутылки воды и сухие пайки. Для двадцатиминутного
Мы спустились по трапу.
Дирижабль реагировал вяло — похоже, газа вышло изрядно.
Романов повел нас к деревьям, до которых было метров сто. Шли быстро.
Зашли в тайгу, но неглубоко, на пятнадцать шагов. Вокруг нас березы, словно не в Сибири мы, а под Москвой. Светло, тут бы пикник устроить. Но нам не до пикника. За деревьями громада дирижабля возвышалась как цирк. Тот самый, казанский. Пробоина казалась совсем небольшой, а пулевых отверстий и вовсе не разглядеть с такого расстояния. Я прикинул. Около двух метров в поперечнике пробоина-то. Но это снаружи. За жесткой оболочкой дирижабля скрываются изолированные секции с газом, и что с этими секциями, отсюда не видно. Ладно, не мне его чинить.
Я присел, пощупал траву. Сухая.
— Что-то меня ноги не держат, пожалуй, прилягу, — сказал я. — Не каждый день попадаешь под огонь. — И я лег. Мало ли. Конечно, под каждым деревом в тайге засаду не поставишь, а все-таки, все-таки.
Романов не лег, но сел. Вика устроилась рядом.
— Считаете, в нас кто-то стрелял? — сказал Алексей Александрович.
Вопрос застал меня врасплох.
— То есть стреляли в нас? — поправился Романов.
Опять у меня не нашлось ответа.
— В смысле — намеренно? Именно мы были целью?
— Не думаю, что нас с кем-то спутали, — наконец пришли нужные слова. Действительно, много ли дирижаблей летает над тайгой? Что над тайгой — над целой планетой?
— Вот и я не думаю, — спокойно согласился Романов.
Его спокойствие волновало столь же, сколь и недавний обстрел. Не должен человек быть спокойным после того, как по нему, по его дочери, по людям, к нему близким если не в душе, то в пространстве, выпустят ракету и несколько пулеметных очередей. У него должны трястись руки, дрожать голос, путаться мысли. И боевые командиры под обстрелом не могут удержаться от эмоций, так то боевые командиры. А Романов служил срочную в Советском Союзе, в Москве, Афган его миновал. И тем не менее хладнокровен, словно смотрит на ситуацию со стороны.
— Они хотят нас убить? Опять? — Вика, глядя на отца, тоже держалась. Спокойствие заразно.
— Хотят. Они всегда этого хотят. С тех самых пор.
Кто «они», мне не сказали. Время не пришло, я сам должен догадаться, или же это вовсе не моего ума дело. Разговор отца с дочерью, а я — непричастный свидетель.
Оно бы и неплохо быть непричастным, но только ведь и в меня стреляли. Какая уж тут непричастность.
Романовы замолчали. Я тоже не подавал голоса. Смотрел на дирижабль, слушал окрестности. Алексей Александрович не звонил никуда никому. Телефон-то у него был, спутниковый, но нужды в срочных звонках Романов, похоже, не испытывал. Или не хотел лишний раз обозначать местонахождение. Кто знает, на что способны эти «они»? Возможно, Романов. Знает, но мне не говорит. И не должен говорить. Я майор, а он — Верховный Главнокомандующий, во всяком случае в собственных глазах.