Искатель, 2013 № 11
Шрифт:
— И что нам теперь делать?
— Слишком много слов, — хмыкнул мой визави.
— Что делать? — исправился я. — На этот, стандартный вопрос вы ответ знаете?
— Ни на этот, ни на тот. Ясно одно: из Проекта нужно выходить, как можно быстрее. Будущее многовариантно, может, и у нас появится шанс. Уходите из Проекта!
Ясновидящий круто повернулся и быстро пошел к дому.
А я, медленно, на остановку.
Ни в какое ясновидение и прочие эзотерические глупости я до сих пор не верил. А теперь?
Следующим вечером я напрасно ждал Йога у дверей детского развлекательного центра. Он не приехал ни в девятнадцать, ни в двадцать ноль-ноль. Его мобильник не отвечал. В половине одиннадцатого вечера я звонить перестал — ведь даже после десяти беспокоить людей уже невежливо.
На другой день после работы я еще раз позвонил Йогу. Ответила какая-то женщина. Голос ее был усталым, но спокойным. Говорила она короткими фразами, с большими паузами, словно чуть было не захлебнувшийся пловец, вытащенный на берег.
— Ивана Михайловича нет… И уже не будет… Никогда… Похороны завтра, в два часа дня… Вы его друг?
— Да… — Мне тоже вдруг стало не хватать воздуха. — Примите мои искренние соболезновании… Куда и могу приехать, чтобы проститься?
Женщина назвала адрес, я попросил повторить, чтобы лучше запомнить, потом записал. Придется отпрашиваться с работы, но теперь это уже не проблема. Не на оборонку работаю. Не нужно, вымаливать увольнительную или тратить с таким трудом достающиеся отгулы.
По дороге к дому Йога я купил четыре темно-красные розы. У подъезда стояло несколько человек с печальными лицами, почти все — с цветами. Я подошел к ним, чуть было не брякнул «добрый день!», но вовремя спохватился и, поклонившись, тихо сказал «здравствуйте». Мне отвечали так же тихо или просто кивали. Медленно смещаясь в сторону невысокой стройной женщины в траурном платке, обнимавшей мальчика лет десяти, я старался рассмотреть каждого из пришедших на похороны и прислушивался к тому, что говорили друзья и родственники.
— Прямо во время медитации… Сердце не выдержало…
— Маша не раз говорила, что эта ёга до добра не доведет….
— Такой здоровяк был… Зимой без пальто и шапки ходил, милиция останавливала и спрашивала, где ограбили…
— Еле-еле его из позы лотоса выпрямили… А почернел весь, словно изнутри сгорел.
— Маша, ты поплачь, легче станет…
Вдова смотрела на всех невидящими глазами и только крепче обнимала сына.
И что? О чем-то ее спрашивать? Но другой возможности у меня не будет.
— Простите… Примите мои соболезнования.
— Спасибо. А вы…
— Я
— Проекте?! — Маша посмотрела на меня так, словно рентгеном просветила. — А вы, случаем, не Куратор?
— Нет-нет, что вы! — Только благодаря моей инстинктивной, на уровне спасения от смерти, реакции рентгеновские лучи не превратились в лазерные, высокомощные. — Наоборот, я хотел поговорить с Иваном о Кураторе и проекте. Не нравится мне он. Точнее, оба.
— Ване тоже не нравились, оба. Он пытался понять почему… и вот результат…
Маша заплакала.
Довел женщину до слез. Терпеть не могу себя… такого.
— Он что-нибудь понял? Это важно… чтобы не было новых жертв..
— Не знаю…
Маша вынула платочек — женский, маленький, в цветочки — вытерла слезы. И быстро встряхнулась, собралась, напружинилась.
— Сказал, что вышел на новое знание. Очень важное. Но нужно еще посидеть… А из медитации не вышел. Вы тоже йог?
— Н-нет. Хотя… собирался им стать. Спасибо вам!
Вдова грустно улыбнулась, кивнула. Я поспешно отошел, смешался с другими людьми.
— Сын тоже йогой занимается… Неужели Маша не отговорит?
— Ваня немного странный был. Деньги считал злом. Если бы не Маша…
— Ну почему, почему хорошие люди уходят раньше плохих?
Приехал микроавтобус с черными ленточками, привязанными к боковым зеркалам, из него вынесли гроб, поставили на табуретки.
— Панихида пройдет в крематории, — объявил распорядитель. — Кто не едет, можете подойти, попрощаться с покойным.
Я подошел третьим. Лицо Ивана Михайловича было искажено гримасой ужаса. Словно за миг до смерти он увидел или узнал что-то страшное. А еще его лицо, шея и руки были непривычно темными, словно обугленными.
Положив цветы, я медленно отошел от гроба, прислушиваясь к негромким голосам соседей, друзей и родственников.
— Гример так и не смог ничего сделать…
— Смерть естественная, но лицо как у мученика…
— Последнее, что от него услышала Маша, — про закон сохранения информации. Ее нельзя только брать из какого-то там поля, нужно столько же и отдавать.
Я еще раз обвел взглядом людей, собравшихся возле подъезда, и быстро пошел прочь.
Есть, помимо севера, юго-востока и прочих географических направлений, одно особенное, как голосование «против всех» — прочь. Формально противоположное ему — «за всех», или куда глаза глядят. Но суть та же.
Никто из сбродной группы на похороны не пришел. Да и как бы они узнали? Только я догадался узнать номера мобильников, и то не вполне законным способом.
Что узнал Иван Михайлович? Какое Знание открылось ему, непереносимое настолько, что стало смертельным?