Искатель. 1962. Выпуск №5

Беляев Александр Романович

— Вы больны?

Я вздрагиваю.

— Нет.

— У вас нехорошие глаза. Сейчас осень, а то бы я подумал, что это снежная слепота. Очень неприятная штука, я как-то болел весной.

Значит, меня угораздило заболеть весенней болезнью. Но что с Риттером? После ухода с острова он несколько дней угрюмо молчал, а сейчас даже пытается шутить.

— Напрасно не едите — суп неплох. Если бы я не знал, что вы инженер, то, вероятно, решил, что имею дело с судовым коком.

Что это? Призыв к перемирию или

попытка усыпить мою бдительность?

— Положите мне еще, — говорит Риттер.

Я замер. Очевидно, он протягивает мне сейчас миску.

— Дайте мне еще…

Я ничего не вижу. И сейчас это поймет Риттер. Неловко, наугад протягиваю левую руку. Правой нащупываю нож.

«Куик-ик-куик… Куик-ик-куик…» — доносится далекий печальный крик.

Рука встречает пустоту. Риттер молчит. Он все понял и сейчас…

— Куик-ик-куик! — слышится ближе.

Чей это странный крик? Не слышу движения Риттера. Что он делает в эту секунду?

— Куик-ик-куик!

— Mein QottlDie rose Mowe! — Голос Риттера почти испуганный.

— Куик-ик-куик! — раздается над самой головой.

— Розовые чайки! Смотрите!

Теперь я понимаю, что это кричат птицы. Но почему так взволнован Риттер? Взволнован настолько, что не заметил моей протянутой руки.

— «Куик-ик-куик!»

— Вот они! Видите? Видите?

— Вижу, — глухо говорю я. — Конечно, вижу. Ну, чайки…

— Ро-зо-вые чайки! Вы понимаете? Стреляйте… Скорее стреляйте!

— «Куик-ик-куик!»

Неведомые птицы проносятся над нами.

— Стреляйте же!

— Я не люблю зря убивать птиц.

— Господи! Это же розовые чайки, величайшая редкость!

Кажется, Риттер сейчас в самом деле бросится на меня.

— «Куик-ик-куик…» — доносится уже издалека.

Риттер с досадой бормочет что-то по-немецки.

— Ешьте суп, — говорю я. — Берите сами.

— А! У меня пропал аппетит. Упустить такую редкость! За пятнадцать лет жизни в Арктике я вижу их впервые!

— Вот видите, мне повезло сразу.

— Вы просто не понимаете, что это такое, — не может успокоиться Риттер. — Когда Фритьоф Нансен увидел розовых чаек, он пустился в пляс прямо на льдине. Любой музей даст огромные деньги за такое чучело!

Похоже, он надеется выбраться из переделки. Значит, он все-таки убежден, что на Шпицбергене нас встретят немцы.

Слепота на несколько мгновений отступает. Я встаю.

— Ну, неизвестно, когда мы еще доберемся до музея. Собирайтесь! Довольно. Пора в путь.

4

Я лежал, прислушиваясь к тишине. Риттер спал. Высоко в кебе висели холодные звезды. Я вижу их как будто сквозь редкую кисею. Даже ночью зрение не восстанавливается полностью. Риттер явно начинает что-то подозревать. Он чаще обычного неожиданно останавливается во время переходов.

Я уже дважды натыкался на него. Я чувствую — он весь насторожился, как зверь перед прыжком.

Завтра, судя по всему, снова будет солнечный день. И завтра Риттер наверняка сделает выводы из моего состояния.

…Вероятно, я все-таки задремал. Меня разбудил страшный треск. Мы проваливались в какую-то пропасть. Леденящий холод охватил все тело — спальный мешок был полон воды. Несколько мгновений мы яростно барахтались, пытаясь вырваться наружу, но наши судорожные рывки только глубже погружали нас в воду. Это было как в страшном сне. Отчаянно закричал Риттер.

Наконец мне удалось уцепиться за ледяной выступ. Пока я поддерживал нас обоих на поверхности воды, Риттер пытался выпутаться из мешка. Мы были накрепко спеленаты вместе. Застывшие руки соскользнули с выступа. Мы снова погрузились с головой. Но через мгновенье я почувствовал, что подымаюсь. Судорожно глотнул воздух. На этот раз за льдину уцепился Риттер. Я перевел дыхание и сжался в комок. Резким движением вытолкнул лейтенанта из горловины мешка. Следом удалось выбраться и мне.

Едва брезжил рассвет. В воде, у края расколовшейся льдины, плавали наши сапоги, одеяла, рукавицы. Я выловил и выбросил на льдину сапоги Риттера и свои унты. Потом подтащил к себе спальный мешок. Один вытащить его из воды я не мог. Риттер, наклонившись, поймал мешок с другой стороны.

Быстро расходилась широкая полынья. Трещина прошла как раз под местом нашего ночлега. Риттер прыгал, как сумасшедший, пытаясь согреться. Потом он бросился к саням. По счастливой случайности они остались на нашей половине льдины. Риттер стал торопливо выбрасывать из саней куски дерева, тряпье, керосин — все, что могло гореть.

Замерзшие руки плохо слушались. Ветер задувал спички.

— Дайте мне, — стуча зубами, проговорил Риттер.

Я отдал коробок. Риттер разжег костер с одной спички.

Пока огонь разгорался, мы бегали и прыгали вокруг. Постепенно согрелись ноги. Мы сняли одежду, выжали ее и развесили сушиться у костра.

Сами, завернувшись в одеяла, сели как можно ближе к огню. Звезды скрылись. Наш костер был, наверное, единственным пятнышком света на сотни километров вокруг. Снова послышался грохот. Казалось, рушились скалы. И еще, и еще…

— Льды, — тихо проговорил Риттер. — Осенняя подвижка.

Он невольно придвинулся ко мне.

Костер догорал. Одежда наша высохнуть как следует, конечно, не успела, пришлось натягивать сырой комбинезон и мокрые унты. Тело бил озноб. Мы нагребли высокий снежный вал вокруг костра и накрыли его сверху брезентом. Здесь мы были защищены от ветра, но озноб не проходил.

— Грелки! — вдруг крикнул Риттер. — Где грелки?!

Мне показалось — он бредит.