Искатель. 1966. Выпуск №2

Брэдбери Рэй Дуглас

Елин приказал выключить все механизмы и приборы, кроме гирокомпаса, запретил разговоры и передвижения по лодке. Все замерли. Враз наступила та редкая на корабле тишина, когда неожиданно проявляются обычно неслышные звуки: шелест воды, обтекающей борта лодки, гул моторов, работающих где-то в дальних отсеках, какое-то звонкое тиканье, в котором вдруг узнаешь удары собственного сердца.

«Теперь все зависит от выдержки. У кого сдадут, нервы, тому и на морском дне вековать», — сказал себе Елин.

Лицо его напряжено, по щекам

стекают ручьи пота. Он не вытирает лицо, боится отвлечься, пропустить малейшее изменение в обстановке. Знает — это смерти подобно. А обстановка меняется непрерывно и с невероятной быстротой. Только что фашист был справа, а вот он уже переходит на левый борт, потом ползет на корму «Нерпы», и ноющий гул его моторов ввинчивается буравами в уши. Гидроакустик с трудом поспевает докладывать направления на вражескую лодку.

Стопорит моторы фашист, чтобы прислушаться, — стопорит и свои двигатели Елин. Дает ход противник — и тут же начинает двигаться «Нерпа», не опережая, но и не отставая ни на секунду Так и крутятся они, фашистская субмарина и «Нерпа», друг возле дружки где-то под ловушкой-парусником.

У «Нерпы» преимущество — фашисты плохо соблюдают тишину, и Елин старается это использовать. Он слышит их почти все время, они его — навряд ли.

Вот в наушниках тихо затарахтело, будто балуются пальцами по зубьям гребенки. Гидроакустик порывается объяснить, но Елин машет рукой: без объяснения ясно — работают горизонтальные рули на гитлеровской подлодке. А вот отрывистое шипенье, всего-то секунду его и слышно, но Елин успевает определить место противника. Нет, недаром он проторчал столько часов в учебном гидроакустическом классе перед этим походом. Вот она, плата за потраченное время.

Гидроакустик предостерегающе поднимает руку,

— Идет прямо на нас! Быстро приближается…

Елин затаивает дыхание. Напрягшийся до предела слух улавливает едва различимый шорох. Он почти теряется на фоне других звуков Елин приказывает застопорить электромоторы, и шум в наушниках становится слышен еще отчетливее. К нему примешивается глухое постукивание, будто тикают приложенные к уху часы.

Елин представляет себе неприятельскую лодку с нацеленными в «Нерпу» торпедами, и его словно обдает ледяным ветром. Боясь выдать невольную дрожь, он стискивает пальцы в кулаки и поспешно прячет руки в карманы.

А шорох уже рядом. Бьет, грохочет в уши, заслоняя все звуки. Громкий отрывистый щелчок и пронзительное шипение заставляют вздрогнуть.

— Торпеда! — сдавленным шепотом хрипит рядом гидроакустик.

Елин командует:

— Лево на борт! Самый полный ход!

Сверля барабанные перепонки, возникает, в мгновенье усиливается до рева и тут же затихает, быстро удаляясь, скрежещущий свист. Снова щелчки, один за другим, почти без пауз. И снова рассекающий свист и шипенье. Эти торпеды — их три — мчатся вдоль борта рядом с «Нерпой».

Поворот длится дьявольски долго. Кажется, ему не будет

конца, и вражеские торпеды вот сейчас, через миг, ударят в подставленный им борт «Нерпы». Катушка компаса — ее хорошо видно Елину — никак не остановится, все вертится и вертится. В ушах уже не шипение и свист, а вой и грохот.

Рулевой докладывает:

— Поворот закончен! На румбе…

И следом за ним торжествующий крик гидроакустика:

— Торпеды проходят стороной! Мимо!..

Стуки и гул в наушниках постепенно затихают. Слышно, как звонко разбиваются о палубу капли. Они падают с отсыревшего подволока.

Елин некоторое время сидит не шевелясь, сжав кулаки в карманах кожанки. Потом распрямляет плечи и выглядывает в центральный пост через открытую дверь рубки. Со всех сторон к нему обращены лихорадочно горящие глаза. В них один немой вопрос: «Когда же конец этому испытанию? Как ты поступишь дальше, командир?..»

Подходит старпом. Нерешительно спрашивает:

— Может, врезать ему торпедой?

Елин отрицательно качает головой:

— У нас осталось их две. Сами знаете, как стрелять ио звуку. Ошибемся — уйдут фашисты. Главное сейчас — перехитрить их, заставить поверить, что мы ушли из района. А поверят — им крышка.

В глазах Кретова вопрос.

— Терпение, выдержка и маскировка — вот наши козыри. Мы должны ударить наверняка… Все, старпом, идите, — твердо говорит Елин и протягивает руку к наушникам.

Проходит несколько тревожных минут, и все повторяется сначала. Гидроакустик, насупленный, с перечеркнувшей лоб синей вздувшейся веной, поворачивает к командиру меловое лицо.

— Возвращается… Слышу ее по пеленгу сорок…

Но Елин уже и сам вылавливает среди шумов в наушниках знакомый ноющий гул чужих двигателей. Отрывисто кидает в центральный пост:

— Стоп погружаться! Прямо руль!

Главное — успеть уйти с курса фашистской субмарины до залпа.

— Глубина тридцать метров!.. Руль прямо!.. Моторы застопорены! — разноголосым эхом доносятся доклады старшин из отсека.

— Боцман, погружайся! Лево на борт! — кричит Елин.

Как сорванный ветром тяжелый осенний лист, лодка бесшумно падает в глубину. Шумы в наушниках стремительно нарастают. Гул моторов и рокот винтов вражеской лодки уже отчетливо слышны и в отсеках. Елин поднимает руку, командует:

— Стоп погружаться! Прямо руль!

Фашистская лодка проносится на большой скорости где-то над «Нерпой». Все взоры обращены к подволоку, головы невольно вжимаются в плечи. Ощущение такое, будто сидишь под настилом гулкого железнодорожного моста, а над твоей головой мчится курьерский поезд.

Шумы постепенно затихают вдали, но, не успев совсем пропасть, снова усиливаются.

«Вот попался настыра фриц! Видимо, опытный, собака!» — с ненавистью думает Елин. Мгновение он видит его, узколицего, с тонкогубым ртом, будто прорезанным бритвой, и белыми от ярости глазами.