Искатель. 1967. Выпуск №4
Шрифт:
В палате, где лежал Федор, каждый раненый был таким чудом, а всего их было четверо.
— Давайте посмотрим, — очень серьезно и терпеливо сказал Федор. Он открыл тетрадь, лежавшую на тумбочке. Туда Семен Петрович с помощью Федора вносил все, что вспоминал о себе и своей жизни. Он по крохотным кусочкам восстанавливал свою биографию. Утром он брал тетрадь и в течение часа вспоминал. Больше работать врачи ему не позволяли. Иногда Семен Петрович вспоминал весь какой-нибудь день, без связи с остальным, иногда математическую формулу, физический закон. Но никак не мог припомнить, что преподавал
— Мы шли на запад, а оказались на востоке. Не понимаю.
— Вот. — Федор открыл переведенную с помощью копирки карту Европы из энциклопедии. — Мы шли на запад. Но Пруссия — восточнее Берлина. По отношению к Берлину — она на востоке и называется Восточной.
— По отношению… Это хорошо. Это очень понятно. По отношению…
Федору очень хотелось, чтобы Семен Петрович спросил его об операции. Если сосед путался в своем прошлом, многого не помнил, то в настоящем он разбирался совсем неплохо. Однако Федор знал: не надо спрашивать у Семена Петровича совета. Он не ответил «да» или «нет»… А он, Федор, конечно, согласится на операцию. Ведь если раненый, лежащий слева от входа, теперь безнадежен, то потому лишь, что два месяца назад не пошел на риск. А четвертый в их палате? Он вторую неделю не приходит в сознание.
— Если А равно В, а В равно С, то А и С равны… — шептал сам себе Семен Петрович. — Равны… Понятно?
— Куда же тогда девать риск? Он не входит в расчеты… — тоже негромко проговорил Федор.
— Риск?
— Да. Он ведь не предусмотрен в равенстве: АВ = ВС. И неизвестно, будет ли АВ больше ВС, будет ли наоборот. Или они все-таки равны?
Семен Петрович, не задумываясь, машинально ответил:
— Это уже не формальная логика, а диалектичес… — и вдруг вскочил и огромными, испуганными почему-то глазами уставился на Федора. — Не формальная… Не формальная…
Федор увидел, как Семена Петровича бросило в дрожь. Он теребил одеяло, касался, словно во сне, головы, трогал ее, водил пальцами по лбу, точно соединяя нечто разрозненное будто ощупью находил отдельное и собирал в целое.
— Вспомнил… Вспомнил… Вспомнил!.. Доктор!.. — Семен Петрович, как был в нижнем белье, выбежал в коридор,
Федор вскочил в землянку, руку к пилотке.
— Разрешите доложить!
Королев с погонами младшего лейтенанта сидел у стола облокотившись; крохотный Тихон Глыба, как обычно, лежал на нарах с толстенной самокруткой — дымил; сержант — щеголь с тоненькой ниточкой черных усов над верхней губой — кто?; в дальнем углу видны на нарах огромные сапоги сорок шестого размера, не меньше; и еще — серенький такой солдатик с красным носиком уточкой. Это один из тех, которые без выправки особой, без особых примет, первыми встретили врага под Смоленском или под Ржевом. Потом они раз пятнадцать-двадцать участвовали в штурмах, да, бывало, таких, что от дивизий оставались батальоны. И вот до Германии дотопал
Но «тройного» Ивана нет…
— Посмотрите-ка, никак это Федор! — поднимаясь с нар, воскликнул Глыба, но голос Королева остановил его.
— Докладывай, — не поднимаясь, приказал Кузьма.
У Федора губы задрожали от обиды.
Доложил. По форме, по уставу, черт возьми!
— Иванова мы потеряли, Федор. Садись, — ответил на рапорт младший лейтенант Кузьма Королев.
— Когда его? — сглотнув, спросил Федор.
— Никогда. Просто потеряли. Понимаешь? Просто потеряли, — Королев хлопнул ладонью по столу. — Возвращались под обстрелом. Смотрю уже в траншее — нет Иванова, Он вот с этим гусаром шел. Где он? — взревел Королев, обернувшись к щеголю сержанту.
Тот вскочил. Желваки заходили у него, а усики зашевелились.
— Я докладывал, товарищ младший лейтенант…
— Слышал! Садись, Федор. Подлечили?
Федор поставил вещмешок на нары, подошел к столу.
— Полностью подлечили. Как новый.
— Как… как… Ладно, садись. Водки выпьешь? Приучился небось.
— Не то чтобы приучился, но выпью.
— Стемнеет — пойдешь! И чтоб был! Живой или мертвый! — рявкнул Королев, снова обернувшись к сержанту.
— Так точно, товарищ младший лейтенант… Стемнеет, чтоб был живой или мертвый. Разрешите идти?
— Ступай.
Сержант, сверкая приспущенными голенищами начищенных до сияния сапог, выпорхнул из землянки.
Облегченно вздохнув, Королев потрогал согнутым указательным пальцем пышные усы, поднялся, обнял Федора:
— Этот новенький — Свиридов — хороший парень. Только бабник. Погубит его эта штука. Разведчик-спортсмен. Ясно?
— Понятно, товарищ младший лейтенант.
— Полно, Федор. Дождались тебя награды — обе «Славы». Что не отвечал на письма?
— Честно?
— Честно!
— Боялся — не вернуться мне. А тогда… — Федор махнул рукой.
— Правы, значит, были Глыба с «тройным» Иваном. А я, признаться, хуже подумал, Федор. Подсаживайтесь, ребята.
Подойдя к нарам, Федор протянул руку Глыбе, заранее став очень твердо. Тихон обхватил руку Федора и тотчас очутился едва ли у него не на шее.
— Помнит! — захохотал, обнимая Федора, Глыба. — Помнит, как с Глыбой здороваться.
В блиндаже стало шумно, но разведчик в сапогах сорок шестого размера будто и не слышал ничего. Он спал в положении «смирно», лишь руки его с переплетенными пальцами покоились на груди.
Обернувшись к нему, Королев громко позвал:
— Егор!
— Ухм…
— Федор приехал!
— Оч… хорошо. — Носки огромных сапог сдвинулись, но это было лишь единственным движением.
Постаравшись сострить, Федор сказал:
— Пожарником он был, что ли?
Разведчики рассмеялись громко, раскатисто.
— А ты откуда знаешь? — Из полутьмы, которая стояла в дальнем углу землянки, появилось широченное лицо с красноватыми спросонья глазами. Голова вопрошавшего была окружена венчиком светлых волос. Федору захотелось сказать, что в группе захвата теперь двое лысых, но, вспомнив о первом — «тройном» Иване, он промолчал.