Искатель. 1970. Выпуск №3
Шрифт:
Мы болтали о том, что у итальянцев все еще не пропадает страх перед чертовым дуче, что в замке Помфрет, у меня дома, вам показывают место, где были убиты Риверс Грей и Воган, мы говорили также о вас. Мисс Вайолт опасалась, что опаздывает в Сербию: ваши армии дошли уже до Калафата и Виддина, взяли Турну-Северин, пробились сквозь Железные Ворота… Вот так и надо действовать!..
Так мы рассуждали обо всем, прислонясь спинами к алюминиевым бимсам. Она мне понравилась, эта леди в комбинезоне с парашютом за плечами и с маленьким носиком девочки с рождественской открытки. Боюсь, что я тоже понравился ей немного… Что же? Это не новость для йоркширца.
Когда
Чистая случайность, кэптен, что мы плюхнулись в воду близко один от другого, что капковые жилеты выдержали нас, что утром она увидела меня, а потом мы заметили и болтавшуюся на волне пустую резиновую лодку с нашего самолета.
Мы захватили эту лодку. Теперь нас снабжают отлично: наши НЗ не размокли; у меня был забавный маленький прибор, превращающий человеческое дыхание в воду. Можно было жить. Высунув из воды носы, мы осмотрелись.
Хорошего — ни на шиллинг.
Далеко на горизонте виднелась, правда, полоса какой-то земли, но это нас не вдохновляло: там, несомненно, были нацисты. Мы решили выждать ночи.
К вечеру над нами трижды прошли три гитлеровца, взад и вперед. Мисс Вайолт держала себя, как мужчина: должно быть, у нас, англичан, в крови уменье терпеть бедствие на море. Единственно, что ее сердило, — это необходимость в буквальном смысле «пить мое дыхание», превращаемое в воду карманным конденсатором. «Чересчур поэтично для меня!» — сказала она.
В сумерках мы стали грести к востоку. Но час спустя до нас донеслось фырканье дизеля, и из легкого тумана прямо на нас всплыла «Зета». Вы знаете, что значит это имя, кэптен? Говорят, так у вас, славян, называлась некогда нынешняя Черногория.
Странно устроен мир, кэптен! Я простой сержант его величества, обыкновенный томми, все руки в масле. Я мало чего читал, кроме газет; но, мне кажется, философы плохо разобрались в том, что такое случайность. Надо же было, чтобы все эти события совпали; чтобы за трое суток до того, как мой «ланр» стартовал из Массафры, семеро сербских партизан — пять рыбаков и два профессионала-подводника — сумели ночью в маленькой бухточке возле Бибине (это где-то в Далмации, не так ли?) напасть на поврежденную глубинной бомбой лодчонку, бывшую до того, само собой, в руках у наци, перебить ее экипаж, вывести ее в море и направиться к югу в надежде прорваться.
Надо было, чтобы истребители и бомбардировщики нацистов в течение пятидесяти часов гонялись за ней, не давая ей уйти в открытое море, чтобы механизмы цистерн погружения оказались испорченными, чтобы рули то заклинивало, то отпускало, а скорость привела ее как раз в точку нашего непредусмотренного рандеву и точно в тот миг, когда там оказались мы с мисс Вайолт.
Нужно же, чтобы случилось и еще более удивительное происшествие: за семь часов до нашей встречи с нею «Зета» наткнулась в море на обыкновенную далматинскую рыбачью лодку. Истощенный, полуседой человек — о! я вспомнил его фамилию: Саосерски! — с трудом, но неустанно греб тяжелыми длинными веслами, направляя свой путь на запад. В лодке было немного сушеной рыбы, с полдюжины черствых лепешек и жестяной бидончик с пресной водой. Пять-шесть галлонов мутной воды, но тысячи тонн мужества!
Подчеркните дважды эту фамилию, дорогой кэптен! Подчеркните ее красным карандашом!
Когда нас подняли на борт «Зеты», меня и мисс Вайолт, лодка находилась в бедственном состоянии. Механизм погружения отказал, впереди — сотни километров враждебного моря; радиостанции нет, а над головой с утра повиснут снова фашистские самолеты.
Сербы были смелыми моряками, но плохими механиками. Мистер Саосерски, — вы говорите, что нужно произносить Заозерский, — пусть так, но это слишком трудно для английских губ; я с вашего позволения буду лучше называть его «Старик», — один возился над исправлением цистерн. У него, очевидно, был какой-то план в голове, но сербы плохо понимали его речь. Они хлопали его по плечу, восклицали: «Друже брат!» — но не знали, чего он хочет от них. А он хотел удивительных вещей. Он радовался, как дитя, попав на эту лодку. Это было невероятной удачей: он и подводная лодка! Это взятое вместе было спасением!
Когда мы тоже попали туда, положение резко изменилось. Старик говорил по-английски. Не знаю, откуда родом были его учителя, но все же я понимал его довольно свободно. А сербы понимали все, что им говорила Вайолт. Все сразу же пришло в норму.
Мы поставили двух человек на помощь инженеру. Дело закипело. Часа два или три я был совершенно уверен в том, что произойдет. Мы, полагал я, починим цистерны, уйдем на глубину и сутки спустя войдем в Бриндизи. Я уже мерил этот срок числом крепко закрученных гаек на фланцах помпы.
Но на исходе нашей работы Старик, распрямившись, внезапно обратил ко мне свое испачканное мазутом худое лицо.
— Все было бы очень просто, Баллард, — сказал он мне так, точно речь шла о вещах самых обыденных, — если бы эта скорлупа могла погрузиться хотя бы на тридцать метров! О, тогда мы пошли бы прямо в Италию… Но беда в том, что для нее в ее теперешнем состоянии даже десять метров — предел. Сто сорок футов. Ни дюйма больше! Малейший избыток давления — и все ее швы разойдутся. Идти же по этому морю в штиль на пятиметровой глубине… Каждый «юнкерс» увидит нас, точно бы воды вовсе и не было. Нет! — и он прищурил глаза. — Нет! Пускаться так в море было бы сейчас чистейшим безумием…»
Я сел на аккумуляторную батарею, кэптен, — потому на нее, что других сидений рядом не нашлось. Не будь батареи, я сел бы на пол… Но юмор никогда не покидает меня; в этом моя сила.
— Не хотите ли вы сказать, сэр, — проговорил я, — что разумнее нам пуститься в этой лодке по суше?
Тогда он открыл глаза (у него, кэптен, тонкие, сухие веки больного. Объясните же мне, откуда такая сила воли в столь слабом теле, у этого измученного, пожилого страдальца?). Он открыл глаза и с минуту пристально смотрел на меня.
— Хотел бы я знать, Баллард, — произнес он наконец, — достаточно ли вы разумный человек, чтобы поверить невероятному? Да, я действительно хочу «покинуть море». Но я собираюсь достигнуть не англичан, а русских. И пройти к ним я намерен не пешком и не по суше. Мы пойдем к ним под сушей, Баллард. Пойдем на подводной лодке. — Он странно улыбнулся. — Не думаю, чтобы вы уже поняли меня…
Я и действительно его не понял. Но холод пробежал у меня по икрам, и волосы стали как наэлектризованные. «Сумасшедший! — подумалось мне. — Он свихнулся там, в концлагере… Что же нам делать?..»