Искатель. 1980. Выпуск №1
Шрифт:
— Да ты настоящий рыболов! — не без зависти воскликнул Никитин, когда увидел меня с тонким прутиком, на котором одна к одной красовались одиннадцать рыбин, моя добыча.
— А ты? Поймал что-нибудь? — деловито осведомился я.
— Ни одной. Не везет.
Подошли остальные, стали поздравлять и заискивающе улыбаться. Как будто я совершил подвиг. Кто-то предложил меня качать.
— Не надо, — сказал я, — это моя доля. Женщины варят уху, остальные собирают ягоды и грибы. — И указал рукой на пологую сопку, где им надлежало поработать.
Они перестали
Кто-то говорил о проекте «Берег Солнца», а я, точно оглушенный, не мог понять смысла слов, не улавливал их связи, и после нескольких минут мучительных раздумий день стал серым, будничным, тревожным. Подошел Никитин, присел рядом, спросил:
— Что с тобой? Болен?
— Да нет, ничего…
— А я думал… Пойдем к костру, погреешься.
— Спасибо. С чего ты взял, что мне холодно?
— Мне показалось. Ты не жалеешь, что поехал с нами?
— Нет. Ничего. Все хорошо. Что бы я один делал? Горячий чай есть?
— Ну вот видишь, я же говорю, ты замерз, и на ощупь совсем холодный, кто угодно подтвердит!
Они стали по очереди подходить ко мне и подчеркнуто-обеспокоенно тянуть:
— У-у-у, совсем закоченел!
Отнесли к костру и дали огромную кружку с горячим, жгучим чаем.
— Лимонник! — угадал я. — И жимолость.
Стало легко, меня даже испугала эта резкая перемена; что такое, в самом деле, со мной, совсем расклеился. Но самое трудное было позади. Позади! И я увидел, как садилось на зеленые вершины деревьев теплое красное солнце, и заметил, как широка и нарядна река, что струится по камням, по вековому руслу, пробитому среди марей и каменных осыпей, и не устает.
С жаром вдруг стал рассказывать им о проекте, о встрече с Ольминым…
— Это тот самый Ольмин? — спросил Никитин и почему-то широко улыбнулся.
— Нет, — сказал я, — наверное, другой. Впрочем, не уверен.
Их лица были смуглыми, веселыми — в этой синей долине с теплым солнцем было хорошо. Я обрел интерес к окружающему и опять рассказывал, рассказывал, точно обрел дар речи. О «Гондване». И не побоялся. Она как будто была рядом. Это были не воспоминания. Просто слова. Что там случится через пять-десять лет? Что станет с океаном? Удастся ли его насытить солнечным светом, сделать многоэтажным, сияющим — другим? Нет, океан не станет ласковей. Он станет богаче. Простая случайность — вода так быстро поглощает лучи, что над темными безднами лишь пленка, тонкий слой жизни.
— Так будет всюду, — закончил я, — до глубин в полкилометра. Гигантский резервуар жизни и света.
— Ты уверен, что это необходимо уже сегодня? — спросил Розов, и я вдруг заметил,
— Что ты имеешь в виду?
— А вот что: после этого сделать океан прежним уже нельзя. Изменения необратимы.
— Это и не понадобится!
— Как знать. Не слишком ли многое мы изменили уже на нашей планете? Я не знаю, что произойдет, когда целые моря превратятся в фермы. Может быть, будет слишком много тепла…
— Тепло можно отвести. В космос. На Марс. На Юпитер.
— А что изменится там — на Марсе, на Юпитере?
— Это уже отдаленное будущее. Слишком отдаленное.
— Возможно, — спокойно ответил Розов.
— Предки были неглупые люди, — многозначительно сказал Никитин.
— И они оставили нам океан таким, каким мы его знаем! — воскликнула девушка в соломенно-желтом платье.
— Ну не совсем, — вдруг возразил Розов. — С того незапамятного момента, когда возник человек, он только и делает, что изменяет все вокруг себя. Начав это делать, просто невозможно остановиться. Это как бы овеществленное время. Первые эксперименты покажут, что можно ждать от проекта.
— Ты что же, не веришь расчетам? — спросил Никитин.
— Да разве дело в расчетах? Все основано на допущениях, на смелых гипотезах. Если фотоны будут отражаться… если пучок частиц достигнет Солнца… если магнитная буря не собьет их с пути… если… Да что говорить! Было время, когда никто не взялся бы за это. Когда-то действовали почти наверняка. А это роскошь — зондировать Солнце лучками высоких энергий. Мы можем себе это позволить, потому что знаем: что-то получится, что-то прояснится. Не одно, так другое. Какие-то результаты будут. Поговорите еще раз с Ольминым. Только откровенно. Неужели он уверен на все сто, что можно наверняка изменять направление солнечных лучей, стягивать их к Земле? Да не может этого быть! Он же ученый. Думаю, у него уже готовы не один и не два варианта эксперимента. Это пока опытная установка. Реактор. Построят — запустят, тогда станет ясно, как с ней работать.
— Да уж запустят, — протянул Никитин и, обратившись ко мне, вдруг спросил: — А что же с тем делом, с той историей, о которой мы говорили?
Я понял: он вспомнил об Аире.
— А как об этом рассказать! — ответил я. — Попробуй, может быть, у тебя получится.
Он озадаченно посмотрел на меня, помолчал, потом добродушно улыбнулся.
— Жаль! — кокетливо воскликнула девушка в соломенно-желтом платье. Мне непонятно то, о чем вы говорите.
— Какой-то скользкий невразумительный разговор, — добавила другая и поежилась от вечерней прохлады.
— Скользкий? — переспросил Никитин.
— Скользкий, — сказала девушка.
— А вам бы хотелось знать до конца… то, что знать пока не дано. Изучить под микроскопом. Пинцетиком потрогать. — Никитин широко улыбнулся. — И меня тоже. Как инфузорию или моллюска.
— Ты усматриваешь в этом желании что-то противоестественное?
— Не усматриваю. Пытаюсь понять мотивы.
— Мотивы? Вот они: скучно — это раз. Домой пора — это два.