Искатель. 1989. Выпуск №2
Шрифт:
— Вы все, — продолжал Ментах, — трусливые шакалы. Я жил среди вас. Я знаю все. Знаю, что каждый таит в сердце легенду о Сфинксе. Что сказать вам? Сфинкс у вас под ногами. Копайте! Копайте мотыгами, руками. Копайте, и вам откроется правда о вашем владыке. Ну! Чего вы ждете?!
Ментах побежал к толпе. Иссахар молча поднял два пальца. Никто не увидел, откуда была пущена стрела, она вонзилась в спину отшельника, затрепетала. Ментах упал, и Минхотеп услышал крик, свой крик, смешанный с тысячеголосым воплем толпы. Святотатство! Невиданное святотатство — убийство на Великом Суде! Минхотеп почувствовал боль разрываемых тканей, ощутил в своем сердце острый холодный наконечник. Пирамида рассыпалась на отдельные песчинки, Минхотеп
— Учитель, учитель, — голос Хатора вернул скульптора к жизни.
Минхотеп приподнялся на локте, ничего не понимая. Где он? Где Ментах? Стрела… Кровь на песке… В двух шагах плавал в луже крови труп крестьянина. Поодаль — еще и еще. Скульптора затошнило. Он остановил дыхание, поискал рукой руку Хатора, не нашел. Хатор стоял рядом, но не смотрел на учителя. Минхотеп огляделся. Обморок, вероятно, продолжался долго, потому что Хатор успел перенести скульптора на свободную площадку в десятке хетов от храма. Минхотеп вздрогнул: прямо на него смотрело хищное улыбающееся лицо Ахрома, коричневое широкоскулое лицо нубийца. Оно будто возвышалось прямо из песка, и народ в бесчисленном множестве копошился рядом. Вопили крестьяне и стражники, летели стрелы, на головы людей обрушивались темы и мечи, но никто не уходил, никто не отступал. Сфинкс медленно вырастал из песка.
Суд свершился, думал Минхотеп. Суд свершился, потому что легенда о Сфинксе жила в сердцах. Ментах рассчитал верно — Суд свершился, и теперь Кемт навеки проклят, навеки оставлен богами.
Неожиданно глухой удар пронесся над долиной, и мгновенно смолкло, застыло все: чья-то неловкая или злая рука перерубила канат, державший на весу плиту у входа в пирамиду. Плита обрушилась и с грохотом закрыла отверстие.
Вопль горя и радости, ненависти и ликования вознесся над городом мертвых. Царю царей нечего было ждать теперь от своего народа и от богов: закрытый склеп священен, никто не может открыть его вновь, пирамида останется пустой, тело Хафры обречено позору, а душа — вечным скитаниям по земле. Проклятие Кемту, проклятие Великому Дому, горе, горе.
Радость.
— Пойдем, — сказал Минхотеп. — Все кончено. Суд свершился.
Они уходили на север. Они шли мимо залитых водой полей, мимо скрипящих шадуфон, мимо пустых землянок и хижин. Сфинкс был виден долго, но они ни разу не обернулись.
Более трех тысячелетий прошло после смерти фараона Хафры. За это время истлели многие папирусы, потускнели настенные изображения, стерлись фрески. Трудно воспроизвести в деталях события многовековой давности. Но в повести многое — правда. Суд над мертвым — не фантазия, в Древнем царстве такой ритуал действительно имел место. По описанию греческого историка Диодора, случалось и так, что фараону отказывали в праве на погребение. Со временем ритуал Суда применялся все реже, и в Среднем царстве он носил уже сугубо формальный характер. Вот мы и допустили, что Хафра был осужден своим народом. Ведь внутри пирамиды Хафры в Гизэ действительно нет саркофага с его мумией. У большого Сфинкса действительно негроидные черты лица, в то время как древние египтяне придерживались очень жестких правил и законов при изображении людей (впрочем, «Книга Меонг» — наша выдумка). И Сфинкс был действительно когда-то зарыт и полностью откопан только в 1817 году. И зарыт Сфинкс был намеренно, потому что, по описанию египтолога Карла Оппеля, «нашли попеременно слой песка и почти в фут высотой слой мелких камней, и все это было так твердо, что можно было высекать ступени». Менее уверенно можно говорить о том, что Хафра силой сверг с престола Джедефре, но ведь царствование Джедефре действительно было кратковременным, а имя его оказалось стертым с памятников…
Все это и дало нам пищу для фантазии. И разве то, о чем шла речь в повести,
Келью РЕБАНЕ
ГОРОД НА АЛЬТРУСЕ
Шоссе пересекало незнакомую унылую местность. Казалось, поблизости нет ни одного населенного пункта.
Время от времени Герт бросал тревожный взгляд в боковое зеркало. Погони не было. И маленький пушистый чертик-подвеска будто веселее заплясал на ухабах.
Но вот вдали замаячил огромный транспарант. Приблизившись к нему, Герт сбавил скорость. «ПОСЕТИТЕ НАШ ГОРОД — ЛУЧШИЙ НА АЛЬТРУСЕ!» — прочитал он и поймал себя на том, что машинально проверил, нет ли в тексте буквы «ы».
Свернув в указанную сторону, он вскоре оказался на окраине города. Двухэтажные коттеджи утопали в зелени. Его поразили огромные указатели на перекрестках. Впрочем, это удобно, размышлял он по пути к центру. Ни о чем не надо спрашивать.
Поставив машину недалеко от ратуши, Герт решил где-нибудь перекусить. Он вышел на ратушную площадь и огляделся. Площадь окаймляли двух-трехэтажные дома, первые этажи которых были заняты под магазины. Неестественно выглядели огромные яркие вывески: СУВЕНИРЫ, ПРИГЛАШАЕТ ГУРМАН, ТАБАК, МЭРИЯ… А вот и КАФЕ.
В кафе, где было полно народу, царила странная гнетущая тишина. Почему-то на свободных стульях висели таблички: «СВОБОДНО».
Садясь за столик, где уже обедали три пожилые дамы, Герт учтиво поздоровался. Они на мгновение замерли от неожиданности, затем продолжили молча есть.
Подошла официантка, сняла табличку с его стула и протянула меню. Когда Герт попросил ее принести пару бутербродов и чашку кофе, она испуганно застыла, глядя на него широко раскрытыми глазами. А его соседки по столу поднялись, ни слова не говоря, и пересели за другой столик. Посетители начали посматривать в его сторону. Герт чувствовал себя неуютно и безуспешно пытался понять, в чем дело.
Когда официантка принесла заказанное и протянула счет, он, увидев сумму, поинтересовался, почему так много.
Официантка показала на бланке последнюю строку — штраф.
— За что? — удивился Герт.
Вместо ответа официантка забрала бланк, что-то дописала и протянула ему. Сумма штрафа увеличилась вдвое! Герт хотел уже потребовать заведующего, но, вспомнив, что ему лучше не привлекать к себе внимания, рассчитался.
Выйдя из кафе, он остановился, пытаясь собраться с мыслями. Пошарил по карманам, обнаружил, что сигареты кончились, и направился к магазину с ядовито-зеленой вывеской ТАБАК.
Там было лишь двое покупателей. Первый показал на пачку сигарет, положил на прилавок деньги и поднял два пальца. Продавщица молча протянула ему две красно-белые пачки. Так же, ни слова не сказав, получил коробку папирос второй покупатель.
Что здесь происходит? — ломал голову Герт, рассматривая разложенные под стеклом прилавка пачки и коробки. Ну и названия! «Моцарт», «Эль Греко», «Гегель»… Когда подошла его очередь, он спросил:
— Кто лучше, Моцарт или Бетховен?
Продавщица неожиданно заговорила:
— Вы имеете в виду композиторов? — И, пожав плечами, добавила: — Не знаю.
— Конечно же, я имел в виду марки сигарет, — улыбнулся Герт.
Сразу помрачнев, она молча показала на серую пачку сигарет «Бетховен». Он видел ценник, но, чтобы хоть как-то продолжить разговор, спросил:
— Сколько они стоят?
На этот раз продавщица, сжав губы, посмотрела на него откровенно враждебно и подняла сначала четыре пальца, потом кулак.
— Дайте две пачки, — попросил обескураженный Герт. Пока он доставал мелочь, она взяла бланк, что-то написала карандашом и протянула ему вместе с пачкой сигарет.