Искатель. 1989. Выпуск №2
Шрифт:
— Сфинкс без маски, — сказал отшельник. — Таким он должен был стать тысячу лун спустя. Вглядитесь в лицо фараона. Какое безволие, подлость, какая жестокость… А улыбка? Разве не смеется Хафра над легковерием народа?
— Прости, господин, — Хатор дотронулся пальцем до рисунка. — Никто никогда не говорил нам, что близ пирамиды Великого Дома стоит Сфинкс.
— Время обогнало наши стремления, — сказал Минхотеп. — Скала поддавалась с большим трудом. Пришлось вырубить в ней многочисленные уступы, замуровать щели, чтобы придать камню монолитность. Шесть лет… Наконец рабы сняли леса, и Сфинкс стал виден на много хетов вокруг. Величие его подавляло всех, даже тех, кто недавно обтачивал
Мы с нетерпением ждали Хафру, чье имя было дважды высечено на подножии Сфинкса. В полдень мы с тобой, Ментах, вместе с начальником стражи и мастерами встречали Царя царей. Хафра говорил с нами приветливо, изволил слегка наклонить голову. Но тут я увидел Хирама, который что-то шептал верховному жрецу. Жрец приблизился к фараону и сказал несколько слов. В это время Хирам с группой мастеров начали набираться на плечо Сфинкса. Хирам первым ударил киркой по лицу Сфинкса. Алебастр посыпался. Кирки все глубже вгрызались в хрупкое покрытие, и второй лик фараона начал медленно выступать из камня. Статуя ожила, линия подбородка и скул закруглилась, глаза расширились, брови взметнулись вверх, рот, строгая линия которого ранее дышала отрешенностью от всего земного, расплылся в улыбке, хищно вздернулись ноздри широкого носа. Хафра, подавшись вперед, визгливо прокричал:
— Не вижу! Я ничего не вижу!
И он действительно больше не увидел Сфинкса, потому что за одну ночь рабы засыпали Сфинкса. Землю на том месте, где была голова нубийца, рабы утоптали… Сам я не видел, мне рассказал обо всем начальник дворцовой стражи, когда я ожидал в темнице решения Хафры. Мне грозила смерть, но Царь царей проявил милосердие… Я остался один. Тебя, Ментах, не было со мной ни тогда, ни после, когда объявили приговор, и меня сослали на соляные копи Каграта.
— Я бежал, — коротко сказал отшельник. И, поскольку Минхотеп молчал, продолжал: Хирам с мастерами полоз на плечо Сфинкса. Я понял, что наши дни сочтены, и сделал тебе знак, Минхотеп. Ты не видел. Тогда я побежал. Никто не замечал меня. Все смотрели на меняющееся лицо Сфинкса.
Я ушел в пустыню. Бродил по ней, как шакал, в поисках пищи и воды. Несколько месяцев спустя вернулся в Меннефер. Узнал, что бывший царский скульптор Минхотеп сослан куда-то по решению суда жрецов. Из отдельных фраз, намеков, случайных слов я понял, что произошло в городе мертвых. Там было в тот день больше ста тысяч человек. Рабы, крестьяне, воины, жрецы. Почти все они погибли. Рабы — в Ливийской пустыне, куда их погнали, как стадо. Крестьян забили насмерть, сгноили в каменоломнях Турры. Такой была цена царского спокойствия. Хватали всех в слепом стремлении уничтожить любого, кто видел.
Я ушел из Меннефера. Скитался. В каждой деревне рассказывал легенды о фараоне, об искусстве, о Сфинксе. Рассказывал о тебе, Минхотеп. Некоторые верили. Большинство — нет. Крепким было убеждение в непогрешимости фараона. Но все же, все же…
Шли годы. Я ослаб. Не мог больше скитаться. Но и жить с людьми не хотел. Подчиняться тому, кого осмеял? Пришел сюда. Лишь за пищей и водой хожу на запад, к Яро.
Я сделал, что мог, Минхотеп. Пойди в любое селение Дельты или Верхнего Кемта. Везде ты сможешь услышать передаваемую шепотом легенду, как фараон пошел против воли Озириса, запретил празднества, унижал крестьян, осквернил землю города мертвых. И как Озирис велел показать всем лик того человека, которого называют Великим Домом. Ничье имя не будет названо. Никто не скажет о Сфинксе. Но все намеки будут понятны для каждого, кто захочет понять.
Единственная мысль терзала меня. Я думал, что предал тебя, Минхотеп.
Ментах опустился на колени перед скульптором и провел ладонью по его лбу. Хатор не смог сдержать рыдания. Отшельник встал, дотронулся рукой до груди юноши:
— Ты знаешь теперь историю своего учителя. Назови его святотатцем.
— Нет! — Хатор отпрянул, но тут же, будто очнувшись, опустился на земляной пол пещеры и тихо добавил: — Не знаю.
— Хороший ответ, юноша, — одобрил Ментах. — Я тоже не знаю, хотя с той поры прошло много лет. Мы нарушили каноны — это грех. Мы ненавидели Царя царей — это грех. Но каноны придуманы жрецами. А Царь царей — тиран. Подумай, могли ли мы поступить иначе?
— Не знаю, — повторил Хптор.
— А твой друг и брат знает, — сказал Ментах.
Только теперь Хатор увидел, что Сетеба нет в пещере.
— Бежал, — сказал Ментах, — и это хорошо. Было бы хуже, если бы он предал нас уже в Меннефере. — Помолчав, отшельник добавил: — Ты понял теперь, почему твой учитель идет в столицу?
— Суд, — пробормотал Хатор. — Суд над мертвым…
На шестидесятый день после смерти фараона все подступы к Меннеферу были забиты толпами люден, пришедших из Верхнего и Нижнего Кемта, из Сипая и Ливийских владений. Люди жили под открытым небом, проводя дни в молениях, спорах, разговорах, драках, благочестии и разврате.
В заупокойном храме Хафры стоял саркофаг с мумией фараона. Круглые сутки не смолкали здесь стоны и вопли, приносились жертвы Озирису и Анубису.
В царском дворце верховный сановник вместе с царицей Юрой и сыном-наследником Менкау-Ра обсуждали план погребальных шествий и коронации нового владыки.
В узкой и высокой келье храма Птаха смуглый юноша, преклонив колени перед жрецом Пахором, молил бога простить ему тяжкий грех. Это был Сетеб. Долгий переход совершенно истощил его, и только глаза голодно сверкали из-под слипшихся на лбу волос.
Пахор слушал сбивчивый рассказ юноши с удивлением и затаенной радостью. Он знал, какие выгоды сулит ему поимка святотатца. Упустить случай подняться на следующую ступень посвящения было бы глупо.
— Преступление твое, — пропел Пахор с фальшивой тоской в голосе, — это преступление чревозвездной Нут. [18] Нелегко будет очистить твоего божественного Ка [19] от скверны.
18
Нут — богиня, пожирающая своих детей.
19
Ка — двойник, душа, одна из частей десятикратного человеческого «я».
— Я искуплю, искуплю! — твердил Сетеб, ползая у ног жреца.
Пахор поставил перед юношей кувшин с молоком, прикрытый лепешками. Сетеб набросился на еду. Он уже был уверен в том, что жрец вызволит его душу из пасти Амамат. Великий Дом — воплощение добра и справедливости. Верить в легенду о Сфинксе может только безумец или враг народа Кемта.
Когда Сетеб уснул, Пахор задул светильник и вышел из кельи.
Смеркалось, нужно было торопиться, скоро верховный жрец Иссахар отбудет в царский дворец, чтобы попасть к церемонии отхода наследника ко сну. Плотно запахнув плащ, жрец направился к ступеням главного входа. Четверо рабов пронесли перед храмом черные носилки, и Пахор вздрогнул: дурной знак — встретить носилки бальзамировщика. И чтобы отвести предзнаменование, незаметно плюнул на ладонь.