Искатель. 2009. Выпуск №3
Шрифт:
Поскольку меня они в лицо знать не могли, прошелся я пару раз мимо них — чтобы хоть посмотреть, чем они заняты. Ничем особенным: сидят, перед каждым — по полному бокалу красного вина, но пить не пьют, а ведут тихую беседу. Делать нечего, упадаю в ножки Пеклову, прошу, чтобы попытался подсесть к ним. Дескать, вот так встреча, слово за слово, то да се… Встретили они его культурно, вроде как даже обрадовались… Дело в том, что, пока тебя не было, Андрей, по моей опять же просьбе, свел с ними обоими знакомство. Кстати, очень преуспел. Да… Встретили его приветливо, как положено меж интеллигентных, только почти сразу после взаимных расшаркиваний Фадцей Аристархович цепляет нашего эсэра за локоток, отводит в сторонку и шепчет на ушко: извиняйте, мол, Алеша, у нас с Тихоном
Тогда «нажал» я на администратора, чтобы нам освободили соседний столик, и с одним из «оперов» за ним разместился. Поначалу, правда, толку с того вышло мало: хотя разговор промеж академиков минута от минуты горячее становился, но беседовать тем не менее старались полушепотом — ничего почти не разобрать, так, обрывки фраз… Слышу только, как Тихон в чем-то Чудного словно бы убеждает, отдать, что ли, чего-то, «пока она не принесла нового горя». А тот в ответ бородой трясет: никак, дескать, невозможно… Вдруг Тихон вытаскивает из портфельчика папку и решительно — шварк ее на стол. Чудный обложечку только чуток приоткрыл и аж руками замахал — убери, грит, ее, убери, Христа ради! И по сторонам испуганно — зырк-зырк… Когда он в папку заглядывал, я тоже изловчился-таки в нее взгляд просунуть… и углядел пачку желтых листиков. Листики я эти опознал в момент — тютя в тютю такие же, какие тебе аноним прислал. Ага, кумекаю, так вот про что у них речь!
Потом Тихон в туалет отлучился, руки, типа, помыть — как раз им салат подали, — а Фаддей Аристархович тем временем закурил… и, смотрю, достает из кармана какую-то бумажку и читает. Прочел, значит, головой закрутил, захихикал — то есть поначалу вроде позабавила она его. А потом точно подавился и хихикать перестал; и тут его икота проняла — икает и икает, смех да и только! Разобрало, в общем, старика не на шутку, и потянулся он тогда за вином, чтобы, понятное дело, запить… Гляжу, а он почему-то не свой бокал берет, а тихоновский, а тому — Тихону — ставит свой. Что за притча, думаю?
Тут Хоменко-Лисовский вернулся — мрачный, как инквизитор; даже не мрачный, а какой-то… перевернутый — бледный, в испарине… или напуганный так, словно в сортире с покойным Пухляковым и обоими Щербинскими разом повстречался. Только он сел, а Чудный, отыкавшись, предлагает тост: помянем, говорит, коллег наших невинно убиенных Пухлякова со Щербинскими. После чего отхлебывает слегка из своего бокала и выжидательно эдак смотрит на сотрапезника. Но Тихон Адрианович тоста не поддержал, а даже напротив, напрягся как-то весь. А Фадцей Аристархович ну его подначивать: что, дескать, не пьете? Отчего манкируете? Или обиду какую затаили на покойных? Я же вон помянул, а вы как же?.. Мне на миг показалось, что Тихон свое вино сейчас Аристарховичу в лицо выплеснет. Но нет, сдержался, только пятнами пошел. Тут к Чудному официант подвернулся: «Вас к телефону просят». Я еще больше удивился: кому надо в ресторан звонить, когда сейчас у всех мобильники? А у Чудного мобильный имелся, это я точно знал. Дело, думаю, неладно. Только что предпринять? Сидим, ждем.
Вдруг, батюшки! Смотрю, Тихон Адрианович посидел-посидел, а потом двигает бокал Чудного к себе, а из своего, как бы ненароком, отливает чуток прямо в салат Аристарховичу (чтобы, значит, неполный был) и ставит, соответственно, ему. Тогда бы мне вмешаться, конечно, пресечь, но… в этот самый момент возвращается Чудный, а Хоменко-Лисовский прямо сразу, тот еще и сесть не успел — с места в карьер, что называется, — подъемлет свой фиал и восклицает: «В самом деле, коллега, усопших помянуть надо!» И единым духом осушает до дна. Фаддей Аристархович эдак удивленно на него глазами захлопал, потом вздохнул словно бы с облегчением… упал и умер. Тихон Адрианович ахнул, бокал свой выронил и кинулся к сотрапезнику — принялся
— А причина, — с нетерпением воскликнул Костромиров, — причина-то их смерти какая?
— На текущий момент, как уже говорил, следствие располагает лишь предварительным заключением эксперта. Но и оно наводит, так сказать… — Тут Вадим вытащил из внутреннего кармана два листа с печатным текстом. — Вот, цитирую: причиной гибели обоих послужил строфантин — ядовитый гликозид, останавливающий работу сердца; относится к высшему классу токсичности… без цвета и запаха… легко растворим в спирте, несколько хуже — в воде… средняя летальная доза для человека — один миллиграмм… ну, дальше тут не столь… ага, вот! Этот самый гликозид является экстрактом растения, произрастающего в джунглях Южной Африки. Эффективного антидота не найдено.
— С гарантией, значит… — задумчиво пробормотал Горислав. — М-да, по всему выходит, что они друг дружку отравили? Но зачем эта чехарда с заменой бокалов? Чего-то я не совсем понимаю…
— В кармане Фадцея Аристарховича Чудного при первичном осмотре я обнаружил записку — клочок бумажки со словами: «Sic!Ваше вино отравлено».
— Феерично! — восхитился профессор. — Это многое объясняет. Логично предположить, что Тихон Адрианович получил аналогичное предупреждение, например, во время посещения туалета.
— Это все усложняет, — не согласился следователь, — и ничегошеньки не объясняет. Когда бы не эта треклятая записка, я бы с чистой совестью решил, что убийца — один из академиков, а значит, дело можно считать почти закрытым. Во всяком случае — не опасаться новых убийств. А так…
— А с манускриптом что? — перебил его ученый. — Одну часть, как я понял, ты изъял у Хоменко-Лисовского, а откуда взялась другая — пятая?
— Пятый кусок твоей драгоценной книжки обнаружен при обыске на квартире академика Чудного. Поскольку он автоматически превратился в подозреваемого, у меня появились все законные основания для его производства.
— Так я и думал, — протянул Костромиров, — а…
Их разговор прервал звонок на мобильный следователя.
— Странно, — сказал Хватко, — номер не определяется… Кого еще черт… Да, слушаю! Да. Да. Я веду следствие, и что? Что-о? Что-что?.. Никого я к вам не подсылал!.. Хорошо, сейчас приеду и разберусь на месте. А вы там не самоуправствуйте, ясно?
— Что еще стряслось? — спросил Горислав.
— Прикинь, этот твой, ядрен-матрен, добровольный помощник — Пеклов — только что ворвался в кабинет к самому владельцу «РОССНЭКа» Прошину и буквально терроризировал того! Я тебе говорю! Кто, думаешь, мне сейчас звонил? Сам Алексей Владимирович'и звонил, возмущался. Говорит, Пеклов «предъявил ему обвинение» во всех пяти убийствах махом! Ну не идиот ли малахольный? Вообразил из себя, понимаешь, невесть кого… Фемиду-Немезиду! Их чипсовое величество, понятное дело, негодует… Поеду. Очень уж впечатлительный молодой человек — я про эсэра нашего… Я еще давеча заметил, что он принял всю эту историю слишком близко к сердцу. Особенно последние две смерти — чуть ли не себя в них винит: был, дескать, рядом, а не предотвратил. Хотя что он мог сделать? Там только мой косяк… Поеду. Как бы чего не вышло.
— Я с тобой, — заявил Костромиров, решительно поднимаясь, — тем более ты выпил, так что поедем на моей. Кстати, выйдет быстрее.
— Согласен.
— Скажи, Вадим, — поинтересовался Горислав уже по дороге на Осташковское шоссе, — а кто звонил Чудному, там, в ресторане, удалось отследить?
— Отследили, — мрачно ответил следователь, — звонили из ближайшего телефона-автомата; разговора не было: Чудный: алло? алло? А там — молчание, а потом положили трубку.