Искатели сбитых самолетов

Богданов Николай Владимирович

Мы быстро пошли в дальний угол парка.

Вскоре из-за кустарников донесся знакомый мотив из «Трех поросенков», и мы увидели кучку ребят под высокой елью, а затем прислонившегося к ее стволу баяниста.

— Видите, где уединились мои милые «братцы-кролики», чтобы приготовить свой номер.

— Сюрприз, запланированный заранее, еще в Ленинграде?

— Да, конечно, но ведь это знаем-то только мы, руководство, а для ребят это тайна.

Владлена Сергеевна сделала баянисту знак продолжать, и мы остановились в тени рябинника. Баян заиграл громче, руководительница

номера энергично подала команду.

Три девочки изображали трех веселых поросят, строивших домики — один травяной, другой лубяной, третий каменный. А здоровенный толстый мальчишка представлял страшного волка. Был он такой увалистый, добродушный, что я улыбнулся.

— Вы не смейтесь, этот вечер у нас посвящен оборонной теме, которая нам очень нужна. Волк у нас будет означать Гитлера… Лубяные и травяные домики, которые он легко разрушил, сами понимаете, намек на слабые буржуазные государства. А каменный — страна особая, об него волк обломает свои фашистские зубы!

Нет, не страшен нам фашизм,

Злой фашизм, злой фашизм,

Мы за армией родной,

Как за каменной стеной, за стеной, —

лихо пропели артисты, изображающие веселых поросят.

Владлена Сергеевна довольно улыбнулась.

И вдруг у подножья развесистой ели что-то зашипело по-змеиному, зарычало по-звериному, с визгом понеслось по стволу и как трахнет — только дым пошел.

И волк, и поросята, и все участники оборонного представления бросились к вожатой. А она, опомнившись, закричала:

— Держи, лови!

По кустам удирал какой-то белоголовый мальчишка.

— Вот так сюрприз, — пробормотал я.

— И ничего особенного — хулиганство этих противных мальчишек! Кто это сделал, Тезка?

— Нет, Герка!

— Нет, Тезка!

Затеялся непонятный спор.

Наконец вожатая мне объяснила:

— Есть у нас братья-близнецы Файеровы — Тезей и Геракл, — ну совершенно неразличимые по внешности. То есть как две капли воды. Вручая их нам, родители предупредили, что Тезка отчаянный шалун и озорник, а Гера, наоборот, тихоня. Но мы не записали, кто из них кто, а на лбу у них не помечено… И теперь не можем различить Герку от Тезки… А они этим пользуются и притворяются то одним, то другим, вы понимаете?

— Вот и сейчас, кто это сделал? — указала она на подпаленный ствол елки. — Конечно, не тихоня, а озорник. И если бы мы застали проказника на месте преступления, мы бы точно знали, что это Тезка! Мы бы его как-нибудь пометили…

— Гм, он мог назваться и Геркой!

— Озорник — тихоней?

— Возможно!

— Но и тихоня мог назваться озорником! Брат его мог подговорить!

— Вот так задача! Гордиев узел какой-то!

— А вот мы их попросим честно размежеваться на совете дружины, — погрозилась вожатая вслед исчезнувшему Тезею… или Гераклу.

— Владлена Сергеевна, а ведь ребята здорово проявили свою самодеятельность. Они показали,

как надо изгонять фашистских волков, — трах-бах, при помощи артиллерии, а не каких-то песенок.

— Ой, ну вас, мне не до шуток…

— Но для ребят это все естественно, война так война!

— А бертолетову соль из аптеки таскать? А сахар? И толочь все это с углем, изобретать самодельный порох, это тоже естественно?

— Каюсь, тоже изобретал порох в этом возрасте…

— Ну, знаете, теперь дети воспитываются на всем готовом, изобретать им ни к чему!

Вожатая вдруг взглянула на часы:

— Ах, мы опаздываем на рыбчас!

И бросилась к реке.

Я едва успевал за ее порывистыми движениями. Но даже торопясь, она шла только по тропинкам. Ни разу не сократила путь, хотя легко мы могли бы пройти к реке напрямик.

Когда повеяло свежестью от воды, она раздвинула заросли ивняка, как опытный конферансье театральный занавес.

Передо мной возник неправдоподобно чистый песок, за ним — неестественно голубая река и зубчатый зеленый лес, яркий, словно только что нарисованный свежей краской.

— Красиво, да? Как декорация в театре! А река что Невский проспект, верно ведь — пряменькая пряменькая и такая гладкая… блестит, как асфальт!

Да, река в этом месте текла ровно, без омутов и завертей.

Вдоль всего берега стояли, как на линейке, ребята в красных галстуках, держа наперевес удочки… А вдоль строя расхаживал цапельными шагами высокий тощий старик с донкихотской узкой бородой и поправлял их, поучал, как правильно закидывать удочки.

— Инструктор, — с гордостью кивнула Владлена Сергеевна, — его — заполучил наш директор через общество «Рыболов-спортсмен».

— Чему же он их учит? Это же место совсем не рыболовное, ни омута, ни заводей… Да и время-то мертвое, — я посмотрел на солнце, — полдневная заря давно прошла, а вечерняя еще не наступила. Не поймают они ничего!

— Почему?

— Ну, такой уж у рыбы распорядок дня, что ли, — приспосабливаясь к понятиям Владлены, сказал я, — летом она хорошо клюет рано утром, немного в полдень и еще поздно вечером.

— Ну уж это ее дело; мы к рыбьим капризам лагерное расписание приспосабливать не будем! — И тонкие губы ее изобразили презрительность высшего существа к низшей братии. Она взглянула на ровный строй рыболовов, одинаково держащих удочки наперевес, и снова на лице ее появилось довольство.

— Хоть в кино снимай!

Откуда ни возьмись вдали показалась лодка, полная шумной лохматой детворы совсем не пионерского вида. И помчалась вдоль ровного строя рыбаков, сильно шлепая веслами. Задевая лески, обрывая поплавки, пугая рыбу, «неорганизованные» мальчишки кричали какие-то обидные дразнилки.

Не успел я сообразить, что это за «пираты», как на шум выскочил из парка Морячок в своей полосатой тельняшке и с возгласом «Полундра!» кинулся в речку.

Вслед за Морячком в речку попрыгали еще несколько ребят и, вцепившись в борт лодки, пытались ее опрокинуть. А «пираты» в ответ принялись бить мальчишек чем попало по рукам и по головам.