Искатели жребия
Шрифт:
Светильник погас окончательно, но темнота не наступила: серый туман начал слегка светиться и мерцать. Струи собрались в облако, облако приняло форму идеального шара и неторопливо двинулось к Калинову.
«Ну вот и гости, — подумал он. — Рановато, конечно, я не очень готов, но, может, это и к лучшему. С подготовленным человеком разговаривают иначе, чем с захваченным врасплох да еще и безоружным… Пойдем же вам навстречу!»
Он лег на тахту, расслабился и стал ждать дальнейшего развития событий.
Мерцающий шар приблизился, неторопливо окутал лежащего человека, и Калинов вдруг почувствовал, как некая
Движение по-прежнему представлялось вестибулярному аппарату как подъем, и было непонятно, почему Калинов и окружающее его вязкое нечто до сих пор не расползлись по потолку.
Так продолжалось некоторое время, а потом век тор направления пропал, и Калинов повис в сером пространстве. Он догадывался, что движение не прекратилось, просто оно стало равномерно-прямо линейным и потому неощутимым. Понятие верха и низа полностью исчезло, окружающий его со всех сторон туман был абсолютно недвижим, и Калинов быстро потерял ощущение реальности. Чувство времени пропало еще раньше, и он уже не понимал, давно ли начали происходить с ним эти пертурбации: час, неделю или месяц назад. Он словно растворялся в тумане, туман будто пил его мысли и душу, пил не глотками, а медленным, непрерывным потоком. Постепенно вслед за чувствами испарились куда-то желания, ушли вера, надежда и любовь, полностью растворился страх, и только любопытство не сдавалось, оно дрожащей искоркой билось где-то глубоко в мозгу, убегало от объятий уверенного в себе равнодушия, медленно опутывавшего Калинова, и не давало ни заснуть, ни отключиться, ни умереть. Словно отягощенная грузом вины совесть…
Так и висел Калинов — неизвестно где, неизвестно сколь долго и неизвестно с какой целью. Однажды ему показалось, будто сквозь мерцающий туман проглянулись какие-то пятна, но тут он вспомнил, что когда в самом начале, еще на тахте, туман окутал его, он закрыл глаза. А поскольку открыть он их не мог, то, стало быть, и видеть ничего не может. И тут же пятна исчезли. Но зато неизвестно откуда вдруг донесся голос, странно-знакомый и в то же время чужой, замогильно-холодный.
— Не бойся, не бойся, — вещал голос, и Калинов совершенно не мог понять: то ли он в самом деле слышит звуки, то ли это порождение его сворачивающего с колеи рассудка.
А потом и голос исчез. И вообще все исчезло. Не было и самого Калинова, и он упорно пытался сообразить, откуда к нему — и куда, если его нет? — пришло понимание, что его нет. Так продолжалось бес конечно долго, а потом его отсутствующее сердце вдруг трепыхнулось, в него ворвалась вся безграничная Вселенная: мириады взрывающихся и гаснущих солнц, неисчислимые количества рождающихся и умирающих живых существ, бездонные океаны чувств и желаний… Вселенная рвала его на куски, и он испытывал ни с чем не сравнимые боль и наслаждение, и этого не выдержало даже любопытство. Вечность вошла в Калинова, и он последней тухнущей искоркой разума понял, что умер…
…Безысходный мрак длился миллиарды миллиардов лет, бог знает, сколько раз за это время
Он лежал на спине. Над ним распахнулось низ кое небо неопределенного цвета. Он вздохнул и сел. Перед глазами расстилалась странная равнина, абсолютно ровная — ни холмика, ни ямочки! — и унылая — ни деревца, ни кустика! Странный мир не имел горизонта, и глазу не на чем было остановиться. Потом справа что-то шевельнулось, и Калинов повернул голову. В двух шагах от него стояло — а может, сидело или лежало, так как ног не было видно, — существо неопределенной формы. Калинов не знал почему, но он сразу почувствовал: это абсолютно чуждое ему существо.
— Здравствуй! — раздался в мозгу Калинова странный, лишенный всякой индивидуальности голос, монотонный и невзрачный. — Ты не боишься?
Калинов помотал головой, потом спохватился и сказал:
— Я не боюсь. Здравствуй!
— Ты извини, что мы поступили таким образом, но нам надо с тобой поговорить, а нашего агента ты уничтожил.
— Я сожалею об этом. — Калинов встал, но по том понял, что Абсолютно Чуждому Существу все равно, какое положение в пространстве он занимает, и сел. — Мной руководил страх.
— Мы понимаем. — Абсолютно Чуждое Существо теперь было неподвижно. Словно восковая фигура. — Мы приносим тебе извинения за отрицательные эмоции, которые ты вынужден был испытать.
— Ну что вы! — Калинов мысленно шаркнул ножкой. — Я испытал и положительные эмоции.
— Нашей заслуги в этом нет. Действия, связанные с продолжением рода, были инициативой самого агента.
— Кто вы? Ксены? — Калинов вдруг осознал, что не испытывает никакого страха. Более того, даже удивляться он почему-то не удивляется. Как будто встреча с Абсолютно Чуждым Существом — привычное для него событие. — И где это я нахожусь?
Он огляделся. Равнина по-прежнему подавляла пустынностью. Солнце отсутствовало, и было совершенно непонятно, откуда берется в этом мире свет. Во всяком случае, не с неба. Более того, само небо казалось искусственным. Словно нарисованная театральная декорация, подсвеченная неизвестно где расположенными, скрытыми от глаз софитами.
— Нам бы не хотелось говорить об этом, — сказало Абсолютно Чуждое Существо. — Мы не из вашего мира — это все, что может быть тебе известно.
— Значит, вы — ксены… — Калинов вновь попытался удивиться. И вновь ничего не получилось. — А что это за планета?
— Это не планета. Это место встреч и разговоров.
— Как вы меня сюда доставили?
— Ты не поражен. Это хорошо. Тем легче нам будет общаться… К сожалению, мы не можем объяснить, как тебя сюда доставили: в твоем языке для этого нет понятий.
«Вот это да, — наконец-то удивился Калинов. — Кажется, цивилизация Земли находится на достаточно высоком уровне развития. Звезд мы, правда, еще не достигли, но уже разрабатываются принципиально новые модели джамп-генераторов, которые позволят использовать прокол нуль-пространства космическим кораблям, и тогда до чужих миров будет рукой подать. А уж к встрече с ксенами-то мы психологически давно готовы. Всякий, кому хватило ума окончить начальную школу, имеет представление о неизбежности их существования. Впрочем, ладно…»