Искатели жребия
Шрифт:
— Ты неплохо осведомлена.
— Конечно. — Она кивнула. — Мне, например, известно, что ты живешь вторую жизнь. Я даже знаю, что ты никогда не изменял своей жене. До позавчерашнего вечера, разумеется…
Калинов снова прикрыл глаза. «Я действительно не изменял, — подумал он. — Потому что считал, что именно Вита дала мне вторую жизнь. Своей любовью. Наверное, верностью выражалась моя благодарность судьбе…»
— Кто вы такие? — спросил он. — И что вам от меня надо?
— Кто мы такие — абсолютно неважно. А надо нам
«Таким вот образом, — повторил про себя Калинов. — Наверное, меня должно в дрожь бросать при мысли о том, что Вита увидит эти сцены. Да вот почему-то не бросает…»
— Моя жена не ревнива, — сказал он.
— Она не ревнива потому, что ты не давал повода. Поверь мне как женщине, что, увидев, чем ты занимался в ее отсутствие, она станет похожа на разъяренную тигрицу.
— Поверить тебе как женщине, — сказал Калинов. — Интересное предложение. Вот только женщина ли ты? Что-то я сомневаюсь.
— Позавчера ты, кажется, не сомневался! — Она расхохоталась — с издевкой, немилосердно, словно чужая.
Калинов решил не обращать внимания на этот дьявольский хохот.
— Зачем вам Крылов?
— Какое это имеет значение? — ответила она вопросом на вопрос.
— Немалое. — Калинов вздохнул. — Может быть, я пошлю одного из своих самых близких друзей на верную смерть? И не говорите, будто я ошибаюсь!
— Ты его в самом деле пошлешь на смерть… Только не лги, что он твой самый близкий друг. Разве не ты украл у него девушку, ставшую потом твоей женой? Разве семнадцать лет назад он не желал твоей смерти?
«Скажите, пожалуйста, — подумал Калинов, — экая осведомленность!»
— Кто вы? О том, что было семнадцать лет назад, известно только нам с Игорем…
— Как видишь, нам тоже известно. Остальное неважно.
— Нет, — сказал Калинов. — Даже если я продаю душу дьяволу, я должен отдавать себе отчет…
— Я — не дьявол! — перебила она. — Дьявола не существует, он живет в тебе самом. И ты не продаешь душу. Ты продаешь жизнь обыкновенного человека… Разве в твоей работе тебе никогда не приходилось совершать подобные сделки?
Калинов крякнул:
— Приходилось. Но то были враги.
— Крылов и есть враг!
— Чей?
— И твой тоже.
— Ерунда! Я не верю голословным утверждениям. Мне необходимы факты.
— Придется поверить без фактов. — Она встала из кресла, неторопливо подошла к входной двери и заперла ее.
Калинов усмехнулся:
— Запертая дверь вместо фактов — хороший раз говор!.. Я так понимаю, что за шантажом последует запугивание…
Она не обратила никакого внимания на его реплику.
— Тебе же будет лучше, дурачок, — сказала она, — если ты ничего не будешь знать. А угрызения совести можно и пережить…
— Ни одно знание — как бы велико оно ни было — не стоит угрызений совести. И уж тем более оно не стоит жизни друга.
Она вернулась в кресло и вперилась в Калинова своими зеркалами. Потом спросила с сожалением:
— Значит, нет?
— Увы! — Калинов развел руками.
— Зря, — сказала она. Потом придвинулась, опершись грудями о край стола, и прошипела: — Ты причиняешь нам много хлопот, но в конечном счете повредишь только себе. Все равно в субботу Крылов будет мертв!
— Не будет, — сказал Калинов спокойно. — Я позабочусь об этом. — И добавил, улыбнувшись: — Неужели тебе не больно? Посмотри, как ребро врезалось в твой молокозавод!
Она опустила голову. Он резко перегнулся через стол и сорвал с ее носа зеркальные очки. Она зажмурилась. Калинов удовлетворенно хмыкнул. Она была очень похожа на девушку-американку, снимок которой показывал ему Милбери, но вряд ли это был один и тот же человек. Мордашка американки была живенькой, а черты лица лже-Норы выглядели несколько застывшими. Словно пластиковая маска. По-видимому, она имела менее развитую мимику, чем настоящая Нора Шепард.
— Зря ты это сделал, — сказала она монотонным голосом, не открывая глаз. — А впрочем, как знаешь!
Она откинулась на спинку кресла и подняла веки.
— О господи! — Калинов отшатнулся и выронил зеркалки.
У нее были неживые глаза. Они двигались в глазницах, но зрачки были мертвы: они даже не дрогнули, когда она опустила и вновь подняла веки. Но самое страшное было не это, самое страшное было в том, что ее глаза не имели взгляда. Они попросту не видели ни Калинова, ни комнаты, ни дневного света. Ничего вокруг.
— Зря! — Она медленно начала подниматься, рваными движениями — как манипуляторы — протянула к нему руки.
Он отшвырнул кресло и прыгнул назад, вытаскивая из кармана парализатор. Отскочил к стене. Она басовито хохотнула. Калинова заколотило.
— Зря! — Она начала обходить стол, слепо ударилась об его угол. Стол с грохотом отлетел в сторону. Словно на него наскочил робот с разладившейся программой. Хохоча, она шагнула вперед, по-прежнему протягивая к Калинову руки. Пальцы были чуть согнуты и мелко дрожали. Как от вожделения…
И тогда Калинов выстрелил. Уровень был максимальным. Разряд пришелся ей в голову, пшеничные волосы вспыхнули и мгновенно сгорели, хорошенькое личико превратилось в черную безглазую лоснящуюся маску. Воротник комбинезона начал тлеть.
Она не обратила на выстрел никакого внимания, только замогильный хохот стих.
— Зря-а-а! — прошептала она, с треском разлепляя черные склеившиеся губы, и сделала еще один шаг.
Калинов бросил парализатор и выхватил из-за пазухи пистолет. Получилось на удивление быстро.