Искажение. Четвёртая глава (МАКАМ VIII. Небо на земле)
Шрифт:
– Я знала, что на вас можно положиться, – прошелестела она из-под капюшона. И прикоснулась к руке грешника. – Ни в одном другом городе Отражения я не чувствую себя столь комфортно.
– Гастроли Театра Отражений – праздник для нас, Татум баал, – склонил голову Шварц. – Мы восхищаемся вашим искусством.
Зур знала, что, в отличие от Гаапа – подлинного ценителя тёмной сцены, Шварц был неимоверно далёк от восприятия прекрасного, но знание не мешало ей принимать лесть.
– Благодарю.
Её прикосновение
– Мы ожидаем на первом представлении особого гостя, Татум баал. Он явится после начала и останется в ложе баала Гаапа. Не нужно привлекать к нему внимание.
– Никакого внимания, – кивнула Зур.
– Но мы надеемся на какой-нибудь особенный подарок после постановки, – закончил Шварц. – Баал Гаап хочет произвести на гостя впечатление.
– Баал Гаап останется доволен, – пообещала Татум.
Тёмное искусство Театра Отражений являлось табу для высших органиков, но с каждым годом им становилось всё труднее и труднее противиться соблазну запретного. В последнее время Зур часто встречала обитателей Дня на своих постановках, а предосторожности, которые принимал гость Гаапа, намекали на то, что очередной обращенный принадлежит к высшим кругам. Возможно, входит в Первую Свиту. И если так, то грешники одержали в Москве большую победу.
«Ночью мир отражается в тёмной воде и пьёт украденный у Солнца свет. Ложный свет, не дающий тепла, зато порождающий тени. Слабые тени, умирающие от дуновения ветра, и сильные, обретающие плоть в испуганных глазах. Но глаз мало. Вода слишком темна, и ночью мир отражается в наших душах, сплетается с собой и показывает то, каким мы его сделали. В действительности мир остаётся прежним, но мы получаем способность видеть его иным. Не настоящим, а тем, который незаметен днём…»
Так он говорил.
Так он думал.
И не просто думал: он знал, что так есть.
– Увидимся! – улыбнулся охранник.
– Увидимся, – согласился Кирилл, выводя за ворота мотоцикл – спокойный, как ядерная ракета, и такой же внушительный «чоппер». Без лишних, броских украшений, но тюнингованный вручную.
Московский климат не особенно благоволит всадникам, поэтому сначала Кирилл хотел научиться водить машину, но, увидев на улице мотоциклиста, понял, что начнёт с двух колёс. И стал обладателем классного «чоппера», на котором так хорошо мчаться по ночной Москве, сливаясь с дорогой и полностью отдав себя во власть инстинктов. Ведь мотоцикл не даёт иллюзию безопасности – в отличие от железной коробки автомобиля, – и всадник чувствует мир таким, какой он есть. И видит его настоящим.
Выйдя из студии на Октябрьском Поле, Кирилл рванул до
Не думая ни о чём. Просто отдыхая.
И уже хотел уезжать, когда услышал за спиной шаги и нахальное замечание:
– Хороший мопед.
И улыбнулся в ответ на наивную реплику. Но не обернулся.
«Мопед…»
Кирилл знал, кто стоит позади: мальчик на «Порше». За последние пятнадцать минут он несколько раз лихо промчался по набережной, то ли тренируясь, то ли куражась, заприметил одинокого всадника и решил «развлечься».
– Почём, говорю, мопед?
«Мальчику» было лет двадцать пять, «Порше», судя по всему, куплен на родительские деньги, а размер свиты – две машины с прихлебателями, – указывал на то, что «мальчик» богат…
Не только!
«Не только богат», – неожиданно понял Кирилл.
В смысле, мальчик безусловно богат, но сначала он органик. Он знает об Отражении, обладает силой, а значит, совсем не боится полиции, и надежда лишь на благоразумие прихлебателей… Один из которых как раз наклонился к вожаку и тихо прошептал:
– Среди мотоциклистов много волколаков.
Но недостаточно тихо, чтобы Амон не расслышал.
– Это не волколак, – мотнул головой «мальчик».
– И много тёмных.
– Будь он тёмным, уже бы вызверился.
Это верно – грешники спокойствием не отличались.
«Давай, вызверимся?» – с ухмылкой предложил зверь. Не «сидящий внутри Амона», а просто – зверь, часть Амона.
Естественная часть.
«Не сейчас…»
– Мне он кажется подозрительным… – Осторожный прихлебатель бросил на так и не обернувшегося Кирилла быстрый взгляд. – Надо его отпустить.
Он говорил очень тихо, неслышно для остальной свиты, и «мальчик» согласился, поскольку сейчас в отступлении не было позора. «Мальчика» тоже смущало железобетонное спокойствие всадника, и он уже пожалел, что решил к нему подойти.
Но всё едва не испортила Нара.
Возле «Порше» остановился серебристый «Мерседес», и выглянувшая из него девчонка громко осведомилась:
– Поймал кого?
Амон почуял, как «набычился» «мальчик», уловил страх осторожного прихлебателя и вздохнул, услышав от зверя:
«Они хотят умереть!»
И мягкое, расслабляющее очарование ночной Москвы уступило место приподнятому настроению ожидания схватки.
«Они хотят умереть!»
Зверь не констатировал факт – он обрадовался.