Искорка надежды

Коваль Софья

Грубость — удел мужчин на войне. Женщина может убить лишь словом.

Но я разозлилась на лже-Фрею, которая посмела очернить моё имя, посмела отдаться лорду Рику. Ещё одна глупышка, пошедшая на поводу у мужчины.

Вижу, как больно ранят мои слова. Но так даже лучше. Не хочу видеть слабость и робость в лицах девушек. В памяти свежа история Тристана о судьбе его матери. И то, что я вижу сейчас, в лице Аниссы, напоминает мне о сломленной судьбе королевы Ариадны.

Глупая, глупая девчонка. Я хотела верить, что ты крепка духом, но, видимо,

твой удел — рыдать за гобеленами после пощёчин матери.

Она раскрыла дверь и откровенно сбежала из моих покоев.

Подхожу к рабочему столу, просматриваю некоторые документы, которые отец мне доверил. Ничего не могу разобрать. В голове ворох ненужных мыслей о том, как Фауст надругался над супругой и как низко падёт Анисса, идя на поводу у родителей.

Со злости сбрасываю всё со стола. Пергамент разлетается по полу. Чернильница опрокидывается на ковёр, и синей липкой лужицей пропитывает узор.

Тяжело дышу. Будь проклята Анисса, будь проклят Каспиан. Будь проклят Мэйнфилд. Чудовищный мир с животными нравами.

Глава 20

Новый день принёс с собой ощущение чего-то неизбежного. Пока служанка заплетала мне косу, я глубоко погрузилась в размышления о своих поступках. Я пыталась найти в них что-то, что могло бы скомпрометировать меня и выставить как легкомысленную особу.

На самом деле, придворные дамы могут придумать обо мне любую историю, основываясь лишь на своих фантазиях. Даже если бы я оделась как монашка и полностью прекратила общение с людьми, я, вероятно, не смогла бы сохранить свою репутацию. Всегда найдётся та, кто решит, что моё целомудренное платье на сантиметр короче положенного, а моя закрытость говорит о том, что я зазналась. Всем не угодишь.

Судьба — коварная штука, и у неё на меня свои планы. Возможно, я должна быть благодарна хотя бы за то, что у меня есть хорошая компания. Тристан, пусть и не любовь всей моей жизни, но прекрасный союзник. И если с этим я могла смириться, то с бонусом в виде Каспиана было сложнее.

Вся моя жизнь была идеальным сюжетом для книги. Пожалуй, устав от политики, я могу заняться писательством и напишу для Каспиана сюжет посложнее. Собственно, только так я могу отплатить ему за тот пьяный поцелуй. В моей голове уже нарисовался образ самого большого неудачника, как вдруг в дверь постучали.

Вошёл гвардеец.

— Моя госпожа, прибыла служанка от вашей матушки. Велите впустить?

— Впускайте.

Я знаю эту служанку. Она самая приближённая к матери. Она одевает её, купает и делает причёски.

— Ваше Высочество, ваша матушка и отец велели прийти в его кабинет.

— А для чего, они не сказали?

— Нет, ваша светлость.

— Ступай, передай, что приду через несколько минут.

Гвардейцы проводили меня до кабинета. Вообще, я могла бы оставить их у своих покоев, но я всё ещё путаюсь в лабиринтах дворца и предпочитаю не передвигаться одна.

Я вошла в кабинет и сразу же перешла к делу:

— Вы хотели меня видеть? — спросила

я без лишних приветствий.

В кабинете было полутемно, и пахло сырым деревом. Отец строго сказал:

— Да, садись, разговор будет долгим.

Я поправила подол платья и села в кресло. Мать равнодушно смотрела на меня.

— Как идут дела у семьи Диверсати? — спросила я, расправляя подол платья.

— Неплохо. Её супруг, Григор, уже выделил средства на школы при храмах Камы. Академией займутся позже.

— Вы заметили, что стало теплее? Это о чём-то говорит? — спросила я.

— Это говорит о том, что ты на своём месте и баланс восстанавливается, — ответила мать. Её руки грациозно лежали на подлокотниках кресла, а её вид говорил о серьёзности разговора, который я пыталась оттянуть.

— Разве всё не должно было произойти быстрее? — спросила я.

— Так или иначе, сейчас сезон холодов. Возможно, поэтому всё происходит медленнее, — ответила мать.

— Очень хочу в это верить, — тихо ответила я, осматривая свои руки.

— Будут ещё вопросы или нечем больше нас отвлекать? — иронично заметил отец.

— Нечем, — ответила я, чувствуя обиду от того, что меня так легко раскусили.

— Вчера было очередное собрание совета, — начал отец, складывая пальцы мостиком в своей любимой манере. Плохой знак. — Знать обеих стран желает как можно скорее начать налаживать торговые пути, обмениваться достижениями науки и искусства.

— Допустим, а причём здесь я? — спросила я, чувствуя, что всё это не к добру.

— Ваши с Тристаном фигуры оказались ключевыми, — ответил отец и, наконец, расцепил пальцы. — На совете решили, что помолвка состоится в ночь новолуния как знак новой жизни. Свадьба состоится в полнолуние, ознаменовывая единство и полную семью.

— Совет?! Всё решил совет?! А моё мнение никого не волнует? — возмутилась я.

Я вскочила на ноги и случайно уронила толстую папку с бумагами.

— В этой семье что, не принято разговаривать и спрашивать мнения друг друга? — спросила я.

— У вас прекрасные отношения с принцем. Чем ты недовольна? — спросил отец.

— Да мы же совсем не знаем друг друга! Я согласилась на брак без любви, но выйти замуж за незнакомца не готова! Я всё пытаюсь идти навстречу вам, почему вы совершенно не пытаетесь сделать то же самое? — спросила я.

— Что за истерика, Фрея? — возмутилась мать.

— Ничего, — огрызнулась я. Я выпустила когти, зубы и вела себя не совсем адекватно. — Вы всегда ставите меня перед фактом. Пользуетесь тем, что я загнана в угол. Почему вы такие? Почему не любите меня как человека, а используете как пешку в своих политических играх?

— Принц уже согласен, — продолжал давить отец.

— Он такой же пленник своей страны, как и я! Ваши устои — отвратительные пережитки прошлого, ваш этикет — загнившая условность, методы управления — варварские! Это не страна, а большой человеческий улей. Чудовищно большой консервативный улей, — сказала я.