Искра жизни (перевод М. Рудницкий)

Ремарк Эрих Мария

Это были люди, твердо знавшие: их нигде никто и ничто не ждет. Но были и такие, кто все еще не мог в это поверить. Эти отправлялись на поиски. Каждый день можно было видеть, как они уходят вниз по дороге с лагерным пропуском и справкой военной комендатуры в руках, чтобы получить по этим бумагам продовольственные карточки, и с двумя-тремя ненадежными адресами в сердце.

Многое теперь стало по-другому. Надежда на освобождение сама по себе казалась столь невероятной, что еще дальше, за эту надежду, никто и не заглядывал. А теперь

освобождение вдруг пришло, но за ним открывались не райские кущи с чудесами, счастливыми встречами и волшебством обретения былой любви и прежних, безбедных лет; нет, за ним тянулся мусорный шлейф одиночества, горьких воспоминаний, неприкаянности, а впереди раскинулась пустыня, на краю которой, возможно, брезжила полоска надежды. Они уходили вниз, под гору, унося с собою названия немногих мест, других концлагерей, имена нескольких людей и некое смутное «быть может» — это все, на что они надеялись. Надеялись найти хотя бы одного, хорошо, если двух; найти всех — о таком не осмеливались даже мечтать.

— Лучше уйти как можно скорей, — рассуждал Зульцбахер. — Все равно ничего ведь не изменится, а чем дольше остаешься, тем труднее будет уйти. Не успеем оглянуться, как окажемся в новом лагере — для бедолаг, которым некуда податься.

— А не боишься, что сил не хватит?

— Так я прибавил пять кило.

— Этого мало.

— А я не буду перенапрягаться.

— И куда же ты собрался? — спросил Лебенталь.

— В Дюссельдорф. Буду жену искать.

— А как ты доберешься-то до Дюссельдорфа? Поезда туда ходят?

Зульцбахер пожал плечами.

— Не знаю. Но тут еще двое есть, им в те же края. В Золинген и в Дуйсбург. Будем вместе держаться.

— Ты давно их знаешь?

— Да нет. Но все-таки не один, так куда лучше.

— Что верно, то верно.

— Вот и я так думаю.

Он пожал руки остающимся.

— Еда у тебя есть? — спросил Лебенталь.

— На двое суток. А потом можно обращаться к американским властям. Ничего, не пропадем.

И вместе с двумя лагерниками, которым надо было в Золинген и Дуйсбург, он ушел вниз по дороге. Один раз обернулся, помахал, но больше не оглядывался.

— Он прав, — заявил Лебенталь. — Я тоже ухожу. Сегодня уже заночую в городе. Потолковать надо с одним человеком, он ко мне в партнеры просится. Хотим открыть с ним магазин. Деньги его, опыт мой.

— Хорошо, Лео.

Лебенталь вынул из кармана пачку американских сигарет и угостил всех по кругу.

— Магазин солидный будет, — объяснял он. — Американские сигареты. Как после той войны. Сейчас главное — не теряться. — Он посмотрел на пеструю упаковку у себя в руке. — Говорю вам, это надежнее любых денег.

Бергер улыбнулся.

— Ну, Лео, — сказал он. — С тобой все в ажуре.

Лебенталь кинул на него недоверчивый взгляд.

— По-моему, я никогда не утверждал, что я идеалист.

— Да не обижайся ты! Я же без всякой задней мысли! Сколько раз мы только благодаря

тебе выкарабкивались.

Лебенталь полыценно улыбнулся.

— Стараемся, как можем. Деловой человек с практической хваткой всегда пригодится. Так что — если что — обращайтесь: чем могу — помогу. Как, кстати, у тебя, Бухер? Остаешься тут?

— Нет. Просто жду, пока Рут немного окрепнет.

— Хорошо. — Лебенталь извлек из кармана американскую авторучку и что-то написал на листке. — Вот мой адрес в городе. На случай, если…

— Откуда у тебя такая ручка? — спросил Бергер.

— Выменял. Американцы же помешаны на лагерных сувенирах.

— Да ну?

— Они коллекционируют. Самые разные вещи. Все. Пистолеты, ножи, номерки, хлысты, флаги — это очень хороший бизнес. Я так и предполагал. Заранее запасся.

— Лео! — сказал Бергер. — Какое счастье, что ты есть!

Лебенталь, нисколько не удивленный, кивнул.

— Ты пока что остаешься?

— Да, остаюсь.

— Значит, будем видеться. Ночевать я буду в городе, ну а на кормежку сюда приходить.

— Я так и думал.

— Ясное дело. Сигареты у тебя есть еще?

— Нет.

— Вот. — Лебенталь вытащил из каждого кармана по нераспечатанной пачке и протянул Бергеру и Бухеру.

— А что у тебя еще есть? — спросил Бухер.

— Консервы. — Лебенталь взглянул на часы. — Ну, мне пора.

Он извлек из-под кровати новый американский плащ и надел его. Тут уж никто ничего не сказал. Если бы Лебенталя ждал у ворот лагеря персональный автомобиль, их бы и это не удивило.

— Адрес не потеряйте, — сказал он, обращаясь больше к Бухеру. — Обидно будет, если не увидимся.

— Не потеряем.

— Мы уходим вместе, — сказал Агасфер. — Карел и я.

Они стояли перед Бергером.

— Остались бы на несколько недель, — сказал тот. — Вы же еще не совсем окрепли.

— Нет, хотим уйти.

— Вы хоть знаете куда?

— Нет.

— Зачем тогда уходите?

Агасфер сделал неопределенный жест.

— Мы достаточно долго тут пробыли.

На нем был старомодный черно-серый плащ-крылатка с длинной, почти до пояса, кокеткой на спине. Плащ раздобыл ему Лебенталь, уже вовсю развернувший торговлю. Прежде плащ принадлежал профессору гимназии, погибшему при последней бомбежке. Карел был одет в комбинезон, перешитый из разных частей американского обмундирования.

— Карелу надо идти, — пояснил Агасфер.

К ним подошел Бухер. Изучающе глянул на комбинезон Карела.

— А это еще откуда?

— Американцы его усыновили. Он у них теперь сын полка. Того самого, что первым сюда вошел. Прислали джип, чтобы его забрать. Я тоже проедусь.

— Тебя они тоже усыновили?

— Нет. Мне просто по пути.

— А потом?

— Потом? — Агасфер окинул взглядом долину. Его накидка трепетала на ветру. — Столько еще лагерей, где у меня были знакомые…