Искра жизни (перевод М. Рудницкий)
Шрифт:
— Не вернется он. Я его знаю. Он уже отвел душу.
Из-за барака тенью выскользнул Лебенталь.
— Жив?
— Жив. Пока.
— Он его топтал, — объяснил Бергер. — Обычно он только бьет. Наверно, принял больше, чем всегда.
Лебенталь прижал руки к груди, показывая, что у него кое-что под курткой.
— Я жратву принес.
— Тише ты! Не то весь барак сбежится. А что у тебя?
— Мясо, — прошептал Лебенталь. — Это за зуб.
— Мясо?
— Ага. Много мяса. И хлеб.
Про
— Может, еще успеет съесть хоть кусочек? — спросил Лебенталь. — Мясо-то вареное.
Туман оседал все гуще. Бухер стоял у двойной ограды, за которой были женские бараки.
— Рут! — позвал он шепотом. — Рут!
Из тумана выплыла неясная тень. Он напряженно всматривался в силуэт, пытаясь понять, она это или не она.
— Рут! — шепнул он снова. — Это ты?
— Да.
— Ты меня видишь?
— Да.
— Я принес поесть. Руку мою видишь?
— Вижу, вижу.
— Это мясо. Я бросаю. Лови!
Он взял кусочек мяса и перебросил через двойное заграждение. Это была половина порции, которая ему досталась. Он слышал, как кусок упал на той стороне, фигура за оградой нагнулась и стала шарить по земле.
— Слева! Слева от тебя! — шепотом командовал Бухер. — Примерно в метре слева от себя ищи. Нашла?
— Нет.
— Левее. На метр левее от тебя. Вареное мясо! Поищи как следует, Рут!
Тень замерла.
— Нашла?
— Да.
— Слава Богу! Съешь сразу, вкусно?
— Очень! А у тебя еще есть?
Бухер опешил и насторожился.
— Нет. Свою половину я уже съел.
— У тебя есть еще. Бросай, бросай скорее!
Бухер подошел к проволоке так близко, что колючки царапали кожу. Через внутренние ограды лагеря ток не пропускали.
— Ты не Рут! Ты не Рут!
— Рут, Рут! Еще! Кидай!
Внезапно он понял — это не Рут! Рут никогда бы так не сказала! Туман, волнение, эта тень, этот шепот его попутали!
— Ты не Рут! Скажи, как зовут меня.
— Тс! Тихо! Кидай!
— Скажи, как меня зовут? Говори!
Тень не отвечала.
— Это мясо для Рут! Для Рут! — кричал Бухер шепотом. — Отдай ей его! Ты поняла? Отдай мясо ей!
— Хорошо, хорошо. У тебя еще есть?
— Нет! Отдай мясо ей! Это не твое! Это ее мясо! Ее!
— Да-да, конечно.
— Отдай ей. Или я… Я тебя…
Он осекся. Что он может сделать? Он прекрасно знает: тень за забором давно уже заглотила этот кусочек мяса. В отчаянии он рухнул на землю, словно сбитый ударом незримого кулака.
— Ах ты подлая тварь!.. Чтоб ты сдохла! Подавилась этим мясом!
Это было уж чересчур. Впервые за столько месяцев кусок мяса — и
Тень на той стороне шепотом пискнула:
— Дай еще! А я тебе покажусь. Я тоже умею. Смотри!
Похоже, она и впрямь задрала подол. Белесые волны тумана искажали ее движения, превращая их в странный, похабный и гротескный, почти обезьяний танец.
— Ах ты дрянь! — шептал Бухер. — Чтоб ты подохла, сука! Идиот, какой же я идиот!
Надо было сперва твердо убедиться, расспросить, а уж потом бросать. Или дождаться, пока туман рассеется и станет лучше видно — но тогда он мог бы не дотерпеть и съел бы мясо сам. Он хотел отдать его Рут как можно скорее. А тут как раз туман, он еще подумал, какая удача. А теперь вот, — он застонал и в бессильной ярости принялся молотить кулаками землю.
— Идиот! Что я наделал, кретин несчастный!
Кусок мяса — это ведь кусок жизни. Ему казалось, его сейчас стошнит от обиды.
Бухера разбудила ночная прохлада. Он встал и поплелся обратно. Около барака о кого-то споткнулся. И только тогда увидел рядом пятьсот девятого.
— Кто это тут? Вестхоф?
— Да.
— Он умер?
— Да.
Бухер наклонился пониже, чтобы разглядеть лицо умершего. Туман оставил на нем свою влагу, а удары сапог Хандке — черные пятна синяков. Он всматривался в это лицо, а думал об утраченном мясе, и почему-то казалось, что одно связано с другим.
— Вот черт! — сказал он. — Ну почему мы ему не помогли?
Пятьсот девятый поднял на него глаза.
— Не говори ерунды. Разве мы могли ему помочь?
— Как знать. Может, и могли. Почему нет? Другое-то смогли ведь.
Пятьсот девятый молчал. Бухер опустился рядом с ним на землю.
— У Вебера ведь мы выстояли, — произнес он.
Пятьсот девятый смотрел в туманную мглу. «Опять одно и то же, — думал он. — Опять это лжегеройство. Вечная беда. Этот мальчишка впервые за много лет почувствовал вкус непокорства, которое, слава Богу, хорошо обошлось, — и вот уже геройская дурь ударила ему в голову, и он начисто забывает об опасности».
— Ты считаешь, если мы выстояли против самого начальника режима, то уж против пьяного старосты барака выстояли бы тем более, верно?
— В общем, да. А почему нет?
— И что, по-твоему, нам надо было предпринять?
— Не знаю. Что-нибудь. Но не позволять ему просто так Вестхофа затаптывать.
— Может, нам надо было вшестером или ввосьмером наброситься на этого Хандке? Так ты считаешь?
— Нет. Бесполезно. Он сильнее нас.
— Что тогда? Может, поговорить с ним? Сказать ему, что надо вести себя благоразумно?