Искра жизни. Последняя остановка.

Ремарк Эрих Мария

— Нет.

Нойбауэр пристально посмотрел на жену. Зельма еще никогда не была такой. Он не понимал, какой бес в нее вселился. Это был не только и не столько страх. Вдруг он почувствовал надвигающийся разрыв с собственной семьей. И это тогда, когда им особенно важно быть вместе. Раздраженный, он снова бросил взгляд на дочь.

— Ну, а ты? — спросил он. — Ты что думаешь? Молчишь, словно в рот воды набрала?

Фрейя Нойбауэр встала. Ей было двадцать лет. Тоненькая, с лицом желтого цвета и выступающим лбом, она не была похожа ни на Зельму, ни на своего отца.

— Мне кажется, мама уже успокоилась, — проговорила

она.

— Что? Как это?

— Мне кажется, она успокоилась.

Нойбауэр выдержал паузу. Он ждал, что его жена еще что-нибудь выкинет.

— Ну, хорошо, — проговорил он наконец.

— Может, пройдем наверх? — спросила Фрейя.

Нойбауэр настороженно посмотрел на Зельму. Он все еще не доверял ей. Он должен был объяснить жене, что ей ни в коем случае нельзя ни с кем ничего обсуждать. Даже с прислугой. Но его опередила дочь.

— Наверху будет лучше, папа. Там больше воздуха.

Он все еще пребывал в нерешительности. «Лежит передо мной, ну прямо как мешок с мукой, — подумал он— Пора бы уж ей сказать что-нибудь разумное».

— Мне надо в ратушу. В шесть часов. Дитц позвонил, надо обсудить кое-что по делу.

— Не беспокойся, папа. Все в порядке. Нам надо еще приготовить ужин.

— Ну, что ж, — решился Нойбауэр. Хорошо, хоть его дочь сохранила присутствие духа. На нее он мог положиться. Она плоть и кровь от его плоти и крови. Он приблизился к жене. — Ладно. Забудем все, что произошло, Зельма, а? Всякое бывает. В конце концов, это мелочь. — С улыбкой, но холодным взглядом он оглядел ее сверху вниз. — Не так ли, а?

Она молчала. Он обнял ее толстые плечи и погладил.

— Ну, а теперь подите и приготовьте ужин. После этого переполоха хорошо бы чего-нибудь вкусного, ладно?

Она равнодушно кивнула.

— Так-то оно лучше.

Нойбауэр почувствовал, что все действительно кончилось. Его дочь была права. Зельма не станет больше говорить вздор. «В конце концов, Зельма, милая, я ведь ради вас приобрел этот прекрасный дом с надежным погребом, вместо того, чтобы поселиться там, наверху, рядом с грязной бандой мошенников. И я каждую неделю провожу здесь, внизу, несколько ночей. Интересы у нас одни. Поэтому нам надо быть вместе».

— Итак, приготовьте что-нибудь вкусненькое на ужин, не мне вас тут учить. И принесите сюда бутылочку французского шампанского, хорошо? Его у нас достаточно про запас, не так ли?

— Да, — ответила жена — Его у нас еще достаточно.

— И еще, — молодцевато сказал группенфюрер Дитц — До меня дошли слухи, что некоторые господа намерены переправить свои семьи за город. В этом есть доля истины?

Все молчали.

— Я не могу этого допустить. Мы, офицеры СС, должны подавать пример. Если мы станем вывозить свои семьи еще до того, как будет отдан общий приказ о том, чтобы оставить город, это может быть неправильно понято. Нытики и критиканы немедленно этим воспользуются. Поэтому я надеюсь, что без моего ведома никаких шагов в этом направлении предпринято не будет.

Стройный и импозантный, в элегантно подогнанной униформе, он смотрел на стоявших перед ним людей. Каждый из них смотрел прямо перед собой, полный решимости и непричастности к сказанному. Почти все собирались вывезти свои семьи; но об этом нельзя было прочесть ни в одном взгляде. Каждый размышлял одинаково: Дитцу легко говорить. У него не было семьи

в городе. Выходца из Саксонии распирало лишь тщеславие выглядеть как прусский гвардейский офицер. А это очень просто: что не касается тебя лично, всегда можно осуществлять с безграничным рвением.

— Это все, господа, — сказал Дитц. — Еще раз хочу напомнить: уже началось массовое производство нашего новейшего тайного оружия. По сравнению с ним бомба Фау-1 — ничто. Лондон лежит в развалинах. Англия постоянно под обстрелом. В наших руках основные порты Франции. У противника огромные трудности со снабжением, и он скоро будет сброшен в море. Эта операция уже в стадии непосредственной подготовки. Мы накопили огромные резервы. Больше я ничего не могу рассказывать, но данная информация получена из высших источников. Через три месяца победа будет наша. Это время нам надо выстоять. — Он вытянул руку перед собой.

— За работу! Хайль Гитлер!

— Хайль Гитлер! — проревела группа подчиненных.

Нойбауэр покинул здание ратуши. «О России он вообще ничего не сказал, — подумал Нойбауэр. — О Рейне тоже. О прорыве Западного оборонительного вала и того меньше. Продержаться! Легко сказать, особенно ему. У него нет никакой собственности. Он фанатик, да и только. У него нет, как у меня, торгового дома вблизи вокзала. Он не имеет отношения к изданию «Мелленер Цайтунг». Он не владеет даже землей. А у меня все это есть. И если все это взлетит на воздух — кто мне хоть как-то это компенсирует?»

Площадь перед ратушей вдруг заполнилась людьми. В подъезде установили микрофон. Должен был выступать Дитц. С фасада взирали сверху вниз каменные с немой улыбкой лики Карла Великого и Генриха Льва. Нойбауэр сел в свой «мерседес».

— Герман-Геринг-штрассе, Альфред.

Торговый дом Нойбауэра был расположен на углу Герман-Геринг-штрассе и Фридрихе-аллее. Это было крупное строение с модным салоном на нижнем этаже. Нойбауэр велел остановиться и обошел дом вокруг. Лопнуло только два стекла в витрине. Он окинул взглядом расположенные на верхних этажах конторы. Они были в черном дыму после взрыва на вокзале, но пламени не было видно. Наверное, и здесь лопнула пара стекол.

Нойбауэр постоял немного. «Двести тысяч марок, — подумал он, — вот сколько это стоило, если не больше». Он заплатил за все пять тысяч. В 1933 году дом принадлежал еврею Йозефу Бланку. Он требовал за дом сто тысяч, да еще плакался, что немало на этом теряет, поэтому не отдаст дешевле. Отсидев две недели в концлагере, он продал за пять тысяч марок. «Я действовал вполне достойно, — размышлял про себя Нойбауэр. — А мог бы получить дом вообще бесплатно. Бланк подарил бы мне свой дом, после того, как над ним изрядно покуражились. Я же дал ему целых пять тысяч марок. Приличные деньги. Разумеется, не все сразу. Тогда еще у меня не было столько. Но я все выплатил, как только поступили первые взносы за аренду. Бланк и с этим согласился. Легальная сделка. На добровольной основе. Нотариально заверена». Что Йозеф Бланк в лагере потерял глаз, сломал руку и еще кое-что — все это было достойной сожаления случайностью. Таких приказов Нойбауэр не отдавал. Его и не было при этом. Он только велел взять Бланка под стражу, чтобы его не обидели сверхусердные эсэсовцы. За все прочее отвечал начальник лагеря Вебер; просто страдающие плоскостопием неуверенно держатся на ногах.