Искры гаснущих жил
Шрифт:
…мамаша забрала ее тетрадь, спрятала… а в тетради писать удобней, чем на окне. Но Таннис сосредоточенно выводит на влажном стекле собственное имя. Получается почти хорошо. Полюбовавшись результатом, она стирает имя и вновь дышит.
Увлекшись, Таннис не замечает, как открывается дверь.
— Привет, малявка, — говорит Войтех.
И Таннис с визгом бросается на шею.
— Спокойно. Собирайся. Пойдем.
— Куда? — ей нравится висеть, зацепившись за него, и то, что Войтех поддерживает ее рукой, и что второй
— В гости к королю.
Радость исчезает. Живы еще ее воспоминания о недавнем походе под землю.
— Послушай меня, малявка, — Войтех отцепляет ее руки и усаживает Таннис на кровать. Родительская убрана и застлана покрывалом, которое мамаша из разноцветных кусочков сшила, правда, давно, когда еще у нее была охота что-то шить. — Бояться нечего. Нас пригласили и будут ждать.
И Войтех, присев на корточки у кровати, продолжает.
— Я хочу, чтобы он знал тебя. И его… свита, — на этом слове Войтех запинается. — Если вдруг со мной что-то случится…
— С тобой ничего не случится!
Она верит в это и не собирается отступать от веры.
— Конечно, малявка. Но жизнь — штука сложная… в общем, мало ли, вдруг тебе на будущее помощь понадобится? Или просто убежище. Без дозволения Мясника под землю лучше не соваться. Так что, собирайся.
Войтех сам вытаскивает из-под кровати грязные ботинки которые еще со вчерашнего дня не просохли.
— За обувью надо следить, малявка. И за одеждой тоже.
— За этой? — снова штаны с пузырями на коленях, и на заднице продрались. Мамаша там розовую латку поставила, сердечком.
— За любой, — Войтех непреклонен. Он заставляет вытереть ботинки, чего Таннис не понимает: все одно ж изгваздаются, вон на улице уже неделю дожди, значит, грязища кругом будет. Спорить она не смеет. Войтех сам заправляет в штаны мешковатую рубашку, и застегивает ее на все пуговки. Волосы расчесывает мамашиным гребнем… — Так-то лучше. Ты же красивая девочка, нечего притворяться оборванкой.
И Таннис розовеет.
Ей нравится, когда ее хвалят, а от мамаши не дождешься…
На улице и вправду дождь, но Войтех раскрывает над головой черный зонт.
— Откуда?
— Откуда взял, там уже нет, — отшучивается он. — Прячься, малявка. И не надо ходить по лужам. Лужи обходят…
Так это ж дольше… но Таннис, вцепившись в руку Войтеха, послушно огибает лужу за лужей, до самого моста.
— А мы разве…
— Под землю, — Войтех складывает зонт и подает руку. — Осторожно, малявка, берег скользкий. Иди по тропе.
Тропа вилась, проглядывая из-под серых травяных косм. Крутая, неровная, она спускалась к воде, но Войтех остановил раньше. Под опорой моста, что подымалась из осклизлого, омытого дождями берега, он указал на неприметную дверцу.
— Нам сюда.
Дверь на ржавых петлях к великому удивлению Таннис открылась беззвучно. В
— Держись за меня. И не отставай.
Пристроив зонт в углублении, Войтех достал свечу, и робкий огонек заплясал на его ладони. Таннис же вцепилась в рукав. Было не страшно — жутко.
Захотелось наверх.
Домой.
И мамашины запреты не казались больше глупостью. Таннис мысленно пообещала, что если вернется живой, то… постарается быть послушной девочкой. Хотя, конечно, подозревала, что сдержать обещание у нее не выйдет.
А Войтех вел все ниже и ниже.
Он с легкостью скользил по лабиринту подземных ходов, если и останавливался, то ненадолго, лишь затем, чтобы Таннис перевела дух.
— Уже скоро, — пообещал он на очередном повороте и, присев, заглянул в глаза. Освещенное желтым неровным светом, его лицо выглядело чужим, каким-то… старым? — Таннис, послушай меня, пожалуйста. Ты никогда и никому не должна рассказывать о том, что увидишь.
Таннис и не собиралась. Она знает, что длинный язык до могилы доведет.
— Я взял тебя и тем самым за тебя поручился. Если же вдруг ты проболтаешься, неважно, кому, но Король узнает, тогда плохо будет и тебе, и мне.
Шесть лет прошло, и Таннис нарушила слово.
Она замолчала и молчала, кажется, целую вечность. А Кейрен не торопил, он снова обнял ее, прижал голову к плечу, от которого воняло грибом. И Кейрен то и дело дергал шеей, руку тянул, но останавливался, не расчесывал. И Таннис не позволял.
— Давай есть, — пробормотала она, понимая, что еще немного и разревется.
— Давай, — он сунул в руку кусок хлеба.
А сало нарезал тоненько…
— Знаешь, к этой еде, оказывается, и привыкнуть можно. Этот король так страшен?
— Не он. Хотя… и он тоже, — Таннис заставляла себя разжевывать каждый кусочек. Кристаллы соли таяли на языке, и волглый хлеб казался упоительно вкусным.
Надолго еды не хватит.
А воды и того меньше осталось, но Таннис понимала, что из убежища скорее погонит холод, чем жажда. И стараясь отрешиться от него, она заговорила:
— Я ждала… не знаю, чего я ждала, хотя Войтех и говорил, что король подземелий обыкновенный человек, но…
…пересохшее русло реки и осклизлые, поросшие плесенью колья. Словно сами подземелья оскалились кривым щербатым ртом, примериваясь к Таннис. Она вцепилась в руку Войтеха, понимая, что если поскользнется на подвесном мосту, то не удержится.
Каждый шаг — как последний.
И досточки скрипят, а сам мост раскачивается.
— Не смотри вниз, — в который уже раз требует Войтех, а Таннис не в силах отвести взгляд от пропасти. Ров видится ей бездонным… а на том берегу их ждут подземники, не люди, но твари. Белесая стая, замершая в ожидании.