Искры гнева (сборник)
Шрифт:
"Власть в нашей Рубайке установилась советская. Но, как видно, она ещё не укоренилась, не набрала необходимой силы. На селе верховодят кулаки, а беднота будто на задворках…"
"Ждём перемен к лучшему, а когда они будут?.."
"Тяжело живётся, очень тяжело…"
"Как быть дальше?.."
"Да, как быть?.. Волость на этот вопрос не отвечает. Так что пусть там, в уезде, скажут, посоветуют…"
И он пошёл.
В тот же день стало известно: лежит Тихон Олексюк за селом, около дороги, мёртвый — весь изрубленный. В изуродованную
— Придёт расплата и им, придёт! — продолжал говорить Гарматюк. — Нас не испугаешь, найдём правду и управу… И задуманное нужно осуществить.
— Что, снова пускаться в ту дорогу? — спросили товарищи.
— Нужно.
— Решили же…
— И надо торопиться, — ответили другие.
Но их заглушило будто рассудительно предостерегающее, а в действительности мелкое, трусливое:
— Чего лезть на рожон?
— Подождём немного.
— Может, и лучше — подождать подходящий момент…
— Конечно…
— А тот, кто стрелял, рубил Тихона, тот тоже думал подождать? — спросил гневным голосом Гарматюк. — Нет, враг ежеминутно подстерегает, где б нам навредить, перейти дорогу, да ещё и нагло издевается — пишет нашей кровью…
— Пишет, проклятый!
— Но мы со своей дороги не сойдём, — заверил и будто кого-то призывал Омельян. — И если уж идти за советом, то пойдём до самого Ленина!..
— Это верно, Ленин дал бы совет.
— Совет и наставление, — согласились товарищи. — А как с мим повидаться?
— Москва вон где…
— И кто в такое время туда подастся?
Пойти согласился Гарматюк. Не долго мешкая, он собрался и отправился в путь.
Село забушевало. Богачи всполошились, злонамеренно пророчили, что ничего из этой затеи Гарматюка не выйдет, что он даже не доберётся до Москвы, а если и удастся ему там побывать, то кого заинтересует какое-то мелкое рубайское дело. А у бедноты поднялся дух. Из хаты в хату передавалось волнующее:
— Наш посланец пошёл к Ленину.
— Наш Омельян будет советоваться в Москве.
— Пошёл к Ленину…
У тех, кто передавал эту весть и кто искренне воспринимал её, теплело на сердце, расцветала радостная улыбка — повеяло надеждой на лучшее, взлелеянное мечтой…
Радовало, что именно в это время, как хорошая примета, произошли изменения и в природе — ослабели морозы, наступила оттепель, зима начала сдавать. Иногда с вечера сеял снежок, покрывались льдом лужи, но днём солнце купалось в синевато-голубой выси, поднималось всё выше и выше. Снег оседал, звенели длинные извилистые ручейки. На полях появлялись чёрные маслянистые проталины — весна победно шла своей дорогой.
За полторы-две недели Гарматюк обещал вернуться. По проходили дни. Уже скоро и месяц на исходе, а посланца всё нет и нет.
Тая тревогу, люди выходили на дорогу,
И слышалось утешительное:
— Дорога ж туда далёкая-длительная.
— Два года мучился в Карпатах в окопах, а выжил — воротился.
— А потом был в отряде Щорса.
— Гарматюк — человек с характером.
— Да, это правда. Для своего бедняцкого класса готов сделать всё, что только можно.
И люди будто видели перед собою Омельяна: молодой, бравый, в шинели, с открытым загорелым лицом, с серыми проницательными глазами. Всем запомнилось, как его провожали.
Вышли за село. Омельян пожал товарищам руки, сорвал с головы шапку-ушанку, взмахнул ею и, поклонившись, улыбнулся. Друзья в последний раз пожелали ему счастливой дороги. И чтобы эту искреннюю, тёплую улыбку вместе с их приветом донёс до Ленина.
А донесёт ли?..
Честные люди верили. А в то же время кто-то коварный, хищный распространял смутное, ядовитое:
"Погиб Гарматюк…"
"Видели, лежит на опушке леса порубленный…"
"Не ждите, не вернётся…"
Друзья опечалились. Изнывали сердцем. А были и такие, даже из их круга, казалось близкие, которые говорили:
— Мы же советовали: не лезь на рожон…
— Говорили — не вырывайся, остерегись…
— Что у тебя, семь шкур и не одна душа?..
— Не послушал…
А вражье ползло и ползло:
"Туда ему, проклятому, и дорога. И род его нужно уничтожить".
И угрозу эту начали осуществлять. Однажды ночью в село ворвалась банда головорезов, поднялась стрельба, крики. Запылала хата Гарматюка. Жену его с маленьким ребёнком друзья едва спасли…
Плыла весенняя ночь. Чёрной мглою ещё полнился простор. Только на востоке едва-едва начало сереть — зарождался рассвет. Тихо. Сонно. Но село уже проснулось, зашумело. Из уст в уста передавалось радостное?
— Прибыл!
— Омельян явился!
Люди выходили на улицу, встречали Гарматюка, здоровались, спешили спросить:
— Был там?
— Видел Ленина?
— Советовался?
— Так как же?..
— Видел. Обо всём расскажу, — отвечал охотно Гарматюк и продолжал идти дальше. Каждый шаг приближал к дому. Вон там, в переулке, под высокими грушами, — его хата. А рубайчане подходили и подходили. Запрудили уже дорогу. И все свои родные, одной судьбы — бедняки..
Люди стояли столпившись и с восхищением смотрели на своего посланца. Радовались, что видят его живого, здорового. Казалось, что он даже мало изменился, разве что немного похудел. Ясное дело, дорога нелёгкая, а одежда на нём та же — шинель, только местами порыжела, полы истрепались, а сумка за плечами болтается, как видно, совсем пустая.