Искры на воде (сборник)
Шрифт:
Молодой охотник согласно кивнул. Многое, что он сейчас услышал от старика, было ему неведомо, много ночей будет думать Оробак о наказе старика.
21
Весна 1906 года взбунтовалась и долго не хотела вступать в свои права. Пашня едва проглядывала из сугробов, медленно проседавших под ленивыми солнечными лучами. Потом подули тёплые ветры, и снег сошёл, быстрее просыхала на пригорках почва. Пахоту крестьяне начали позже обычного, когда земля была готова, и ничего не мешало поднять её да дать ей вздохнуть весенней свежести. Большой компанией за один день новосёлы посеяли и заборонили поля, а там принялись и за огороды. До Троицы
Жители новой деревушки Тальники потихоньку строились, обживались. Вот уже семь домов выстроились в ряд. Решил Евсей Цыганков построить отдельный дом Родиону. Парень взрослеет, не успеешь оглянуться, как он надумает жениться. А жену надо будет приводить в свой дом.
Дома братьев Никитиных, словно дети-близнецы у хорошей матери, уже были украшены диковинными ставенками с резьбой на наличниках и выделялись среди остальных. Братья женились в прошлом году в один день. Свадьбу гуляли одну, чтобы не тратиться зря. Невест нашли в соседнем Туманшете, две сродные сестры: Мария, что пошла за Ивана, да Степанида, Семёна жена, были непоследними невестами в деревне. В приданое молодые получили нетелей да овец, кур да гусей, ещё и поросят. Невелико приданое, но за ним никто и не гнался. Жёны взялись за хозяйство всерьёз, и зажили братья, потихоньку радуясь своей удаче, а по весне сёстры с разницей в полмесяца родили братьям сыновей. Тут уж у Ивана с Семёном глаза засветились от счастья: отмечали братья сыновей усердно, гуляли целую неделю. Перед посевной съездили в Туманшет и окрестили новорождённых, Иван назвал своего сына Захаром, а Семён — Василием. Обмывали вместе со сватами, да так, что чуть было весну не прогуляли — жёны остановили.
У Дроновых зимой тоже было прибавление — Настасья родила дочку. Сын Ваня, которому шёл третий год, с сестрой сидеть не хотел, а ходил по двору, помогал отцу или просто гонял живность по ограде. За свои проказы получал подзатыльники и от отца, и от матери, но сносил наказание стойко, не плакал. Бросив одно своё дело, принимался за другое, которое чаще всего тоже оканчивалось подзатыльником. Мало того, он ещё и захаживал к соседям и там успевал навести порядок. Сам Маркел работал по хозяйству усердно: много чего было сделано, а сколько надо ещё поделать… Мужикам было не до гулянок. Каждая гулянка оканчивалась для Маркела семейным скандалом с рукоприкладством, после которого он ходил, почёсывался и говорил:
— Полегчало на время.
В последний раз гулянка была как раз после Пасхи. Поехал Маркел в Туманшет рыбки прикупить мороженой, пока ещё туманшетские мужики ловили сетями из-подо льда. Приторговал рыбки у Кешки Морозова, хорошо купил, загрузил в сани и собрался было ехать домой. А тут Кешка предложил «обмыть» рыбу, чтобы другая хорошо ловилась. Маркел и сам бы предложил, да с Кешкой они были не очень знакомы. Выпили — мало, ещё выпили, а потом ещё. Тут Кешка и давай Маркела разными словами обзывать — привычка у него такая: как подольёт, так и обзывается. И хотел было в драку лезть, а Маркел и слов-то терпеть не стал, а уж как увидел, что на него замахнулись, так сразу вспомнил весёлые молодые годы в Конторке. Недолго Кешка поносил Маркела разными словами, вскорости барахтался в сугробе за заплотом. А у Кешки родни в деревне домов пять будет, и изо всех побежали мужики спасать родственника. Маркелу и убежать было некуда, да и не бросишь же коня и рыбу, чёрт бы её побрал. Выдернул он жердь из заплота, где копошился Кешка, повертел в руках да разбросал всех по сторонам — хлипкие мужики оказались. Вот уже не только Кешка в сугробе барахтался, даже и кровь на снегу появилась. На помощь бежали не только родственники, но и другие мужики с кольями наперевес.
— Стоять! — крикнул он и выстрелил вверх из карабина.
Толпа остановилась, будто упёрлась в стену. Игнат подошёл к Маркелу и спросил:
— Будто я тебя встречал где-то?
— В Тальниках живу, — ответил Маркел, приопустив жердь.
— Чего здесь делаешь?
— Рыбки приехал прикупить.
— Это что, нынче так рыбу покупают?
— Купил я, как полагается, «обмыли» немного — вот так вышло.
— Это ты с кем «обмыл»?
— Вот у него купил, у Кешки. Он предложил «обмыть», а потом давай меня поносить разными словами. Я и не стерпел. — Маркел указал пальцем на Кешку, стоявшего уже на ногах, прислонившись к заплоту.
— Тогда понятно, — сказал Игнат.
— Тебя сколько раз учили, что ругаться нельзя? — спросил он Кешку. — Теперь что?
— Ну виноват, сам виноват, — пробубнил тот.
— Мужики, расходитесь, ничего интересного больше не будет.
Люди неохотно побрели по домам.
Кончилось тем, что они втроём с Игнатом и Кешкой выпили мировую, и Маркел благополучно направился домой.
А когда в начале мая Никитины повезли крестить своих детей, Настя тоже поехала как крёстная мать одного из них. Там-то ей и нашептали добрые люди о подвигах его муженька да, как бывает, приукрасили. Дома она пару дней ходила сама не своя, а когда Маркел спросил её:
— Чего ты квёлая ходишь, приболела, что ли?
Тут Настасья выдала всё, что копилось и переваривалось в ней все эти дни.
— Ты что же это меня позоришь? Мне теперь хоть из дома не выходи! Что ты в Туманшете вытворял? Ты за кем с жердью гонялся?
— Я? В Туманшете? Когда? — сделал удивлённый вид муж.
Настасья схватила заготовку для навильников, сушившуюся под навесом, и стала охаживать ею мужа, приговаривая:
— Не позорь меня! Не позорь!
Маркел только поворачивался под ударами осиновой палки, пряча голову. Попробуй прошиби полушубок черенком.
— Настасья, ты что делаешь? — крикнул Евсей, увидев, как она дубасит палкой мужа.
— Она любовь свою показывает, — спокойно сказал Маркел.
— Что? — растерялась Настя.
— Раз бьёт, значит, любит, так говорят в народе.
— Что?! Это ты полдеревни жердиной гонял тоже от любви! Ах ты, гад, как перевернул! — И стала дубасить его обломком палки.
— Не устала? А то я подожду, передохни.
Настасья бросила палку и с кулаками кинулась на мужа, он быстро подхватил её на руки и обнял так, что она не могла и пошевелиться.
— Ты ещё зашибешься, пойдём домой, — нежно сказал он и понёс её в дом.
— Ну-ка, пусти, гад такой! Пусти!
— Я тебя тоже люблю, пойдём пить чай, а то Ванька в окно пялится.
— Ну в кого ты такой? — устало спросила она и обняла его за шею.
— Точно дети, — усмехнулся Евсей.
Дома Лисицыных и Трухиных стояли по соседству. Жили они не в пример Дроновым — тихо. У Лисицыных подрастала дочка Иринка, тихая и стеснительная, к осени ещё должен появиться ребёночек в их доме. У Трухиных пока детей не было, но жили они дружно.
У Евсея в доме уже топала ножками дочка Нюша. Девочка росла живенькая, звонкая, уж если устроит скандал, то держитесь все. Её пытались наказывать, но становилось хуже, справлялись с ней только добрым словом. В основном она находилась с прабабушкой Пелагеей: у матери дел по хозяйству хватало. Бабка особо не церемонилась с уговорами, чтобы не избаловать ребёнка, а Нюша была настырная и всё, что нужно было ей, брала звонкими криками. Как ни странно, но уговорить её мог дядя Родион, словно у него был свой ключик к детям.